Всеволод Воеводин - Слепой гость

Хорошенькая получалась история! Если я уйду, Бостан сейчас же отправится в НКВД сообщать, что дядя Орудж ведет себя подозрительно. Но не могу же я вечно ходить по улице взад-вперед.

И тут меня осенило. Я должен сам пойти в НКВД, беспристрастно рассказать, как было дело, и объяснить, что дядя Орудж человек очень честный и Бостан его подозревает зря. Удивительно, но мне даже в голову не пришло, что мне могут не поверить. Я считал таким бесспорным то, что дядя Орудж ни в чем виноват быть не может, что не сомневался: все должны поверить мне на слово.

Я оглянулся. Бостан в это время скрылся за углом. Он, наверное, сделает теперь еще один круг и снова выйдет на Советскую в надежде, что я уже перестал колесить по его маршруту.

Я круто повернулся и быстро зашагал обратно. Минут десять должен был обходить квартал Бостан. За это время я успею войти в НКВД и добиться, чтобы меня принял товарищ Черноков. Это был единственный работник НКВД, которого я знал. Он приезжал вместе с Мелик-заде в тот день, когда убили моего деда, — может быть, читатель тоже запомнил его фамилию. Конечно, мы были не очень близко знакомы, но все-таки я его помнил и мог ему, по крайней мере, объяснить, из какой я происхожу семьи.

Меня не хотели пускать, но я сказал, что мне по срочному делу нужно повидать следователя Чернокова. Дежурный позвонил ему по телефону, и Черноков велел меня пропустить. Я вошел в кабинет, и хотя по дороге приготовил целую речь, которую собирался произнести, но, войдя, забыл ее всю до последнего слова. Я стоял в дверях, не зная, с чего начать.

— Здравствуй, — сказал Черноков, — как тебя зовут?

Я назвал себя и напомнил, что мы уже виделись в саду моего деда в день его смерти. Мне показалось, что после этого Черноков заинтересовался мной. Во всяком случае, он предложил мне сесть и отложил пачку бумаг, лежавшую перед ним на столе.

— Ну, что, — спросил он, — с чем пришел?

— У меня есть дядя Орудж, — сказал я, — он пограничник.

— Я знаю, — кивнул головой Черноков.

— Он очень честный человек, — сказал я.

— Знаю, — чуть улыбнувшись, согласился Черноков. — Ты затем и пришел, чтоб сообщить мне об этом?

Я кивнул головой и покраснел. Получалось в самом деле удивительно глупо. Все знают, что Орудж человек честный, и вдруг прихожу я и сообщаю об этом, как об удивительной новости.

К счастью, Черноков был умный человек. Он понимал, что я еще не все сказал, и ждал продолжения.

— Сейчас к вам придет Бостан, — выпалил я, — будет вам говорить, что дядя Орудж человек нечестный, так вы ему не верьте, потому что он человек честный. Хотя Бостан честный человек, но вы ему все-таки не верьте. А дяде Оруджу верьте, хотя он тоже честный человек.

Получалась полная ерунда. Все были честные люди, и почему-то Черноков одному должен был верить, а другому не верить. Я покраснел, замолчал и уставился в потолок, безумно жалея, что вообще впутался в это дело.

Черноков нахмурился и сказал:

— Слушай, так мы не столкуемся, не можешь ли ты говорить пояснее?

Я все-таки очень волновался и начал говорить длинно и подробно о том, как Джабар рассказывал сказку и как незнакомый человек украл дыню с бахчи. Черноков слушал очень внимательно, не перебивая меня, а я нарочно затягивал рассказ, потому что теперь, когда я снова все вспомнил, я испугался, что Черноков, выслушав все, не только не поверит мне, но, наоборот, начнет подозревать дядю Оруджа.

Когда я вспомнил широкоплечую дядину фигуру в зеленой, перепоясанной ремнями гимнастерке, его улыбку, его спокойствие и уверенность, я решил, что нет, такого человека никто не может подозревать. Потом мне все-таки опять стало страшно и показалось, что Черноков слушает меня с недоверием. Я вспомнил день, когда впервые увидел Чернокова. Нас всех, стоящих в саду, свет ламп, и черные тени деревьев, и стук окна в комнате, и мертвую голову деда с широко открытыми глазами. Сомнений нет: деда убил кто-то из тех, кто был в саду вместе с нами.

Я все-таки досказал всю историю до конца и, кончив, добавил:

— Я, товарищ Черноков, думаю, что если дядя Орудж и не задержал этого, который ранил Джабара, то, может быть, потому, что тот уже успел скрыться... или дядя Орудж торопился отвезти Джабара в больницу... Или, может быть, это была военная хитрость... Бывает же иногда очень важно применить военную хитрость...

Я замолчал, поняв, что говорю глупости, и чуть не заплакал. Очень уж мне стало обидно, что не могу я найти слов, чтоб защитить моего дядю от несправедливых, в этом я был убежден, обвинений.