Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1930 № 04

Мы объехали почти половину окружности города, когда увидали несколько белых зданий, стоявших немного в стороне и отделенных от города большим парком. С трех сторон этих белых двухэтажных зданий также были парки, а одна сторона, с открытыми верандами на юг, выходила на площадь, засаженную низким английским садом, чтобы дать возможно больший доступ солнечным лучам.

— Больницы! — сказал Ник, нажимая на педали.

Некоторое время мы ехали хорошо шоссированной дорогой по полю среди колосьев. Впереди зеленым островом высился массив плотно скученных пирамидальных тополей. Между ними виднелось красивое белое здание.

«Остров смерти», — почему-то мелькнуло в голове воспоминание о картине Беклина. Я не ошибся.

— Крематорий, — сказал Ник.

Я хотел было предаться грустным размышлениям о бренности всего земного (увы! немецкая чувствительность еще живет во мне), но Ник не дал мне сделать это. Ник еще юноша, но этот юноша очень точно подмечает для своих лет. Что это: результат коммунистического воспитания, жизни коллективом? Право, он представляет для меня загадку.

Итак, Ник посмотрел на меня, усмехнулся и весело воскликнул:

— Я совсем не хочу, чтобы вы закончили осмотр города этим местом, где отработавшаяся человеческая машина возвращает материал, взятый у природы взаймы. Поедем к истокам жизни, туда, где круговорот веществ начинается сначала!

— Куда это? — спросил я, не совсем поняв.

— Ну, в родильный дом, конечно! Я покажу вам маленьких, красненьких, только-что рожденных коммунаров. Вы увидите их через стеклянную стену, отделяющую новорожденных от посетителей. Вы увидите «Остров жизни» и перестанете. думать об «Острове смерти». Живой должен думать только о живом, в особенности если жизнь так прекрасна и интересна!

И мы повернули свои велосипеды и покатили в противоположный конец города, туда, где рождается жизнь…

Друг мой, я написал тебе целое послание, но не исчерпал и сотой доли того, что увидел и узнал всего за несколько часов пребывания в социалистическом городе. В следующий раз я напишу тебе о том, как я перебрался из гостиницы в дом-коммуну, чтобы узнать возможно полнее, как живут новые люди нового мира. Я расскажу, что видел и узнал там нового.

До свидания. Привет твоей милой Марте.

Фит.»

Палеоэтнографическая повесть A. Линевского

(окончание)

Охотники поручили Льоку с просить своих духов, придет ли когда-нибудь обратно Кровавый Хоро, и молодой колдун с радостью ушел на свой островок. Лежа в шалаше и ломая голову над загадкой, он незаметно уснул.

Во сне он увидел Кремня. Старик двигался на него, повторяя:

— Опроси у женщин, что стало с Оленьим Рогом, то будет и с тобой…

Льоку казалось, что над ним наклоняется Кремень, но вот старик превратился в Кровавого Хоро, а затем в погибшего скандинава. Тот Протянул руку, чтобы вырвать свой меч из рук Льока, а вокруг заметались жуткие тени…

Колдун проснулся, обливаясь холодным потом. Доносились глухие крики пирующего стойбища, колыхалось во мраке зарево огромного костра. Льок вскочил и, не отдавая себе отчета в том, что делает, устремился на стойбище. Задыхаясь, подбежал он к пирующим.

— Слушайте, люди, слушайте, что сказали духи…

Все застыли в ожидании. Наступившая тишина отрезвила Льока. «Сказать им, что я видел, — это значит навлечь на себя беду», — мелькнуло в голове.

— Духи сказали мне, — закричал он, — что Кровавого Хоро никто из вас больше не увидит.

И, ослабев от нервного напряжения, Льок упал на землю, зарыдал и забился в непритворном припадке.

Истерический от природы, Льок под влиянием постоянных опасений впадал в острое душевное расстройство. Мысль о таинственном исчезновении Кремня преследовала его. Возбужденное воображение работало день и ночь, создавая ужасные картины. Сны его повторяли дневные мысли. Кровавые видения сменяли друг друга. Эти сны волновали и мучили его весь следующий день. С каждым днем он все более убеждался, что ночные кошмары сбудутся в действительности.

Льок ослабел, исхудал. Днем он предпочитал сидеть на священном острове и терпеливо высекать скандинавским мечом все новые рисунки, отражающие текущую жизнь стойбища. Зато ночью обязательно уходил спать на стойбище, к материнскому костру, надеясь на защиту чудесной силы огня.