Грузные шаги посетителя пересекли кабинет и остановились почти у самого стола, за которым сидел мистер Бредсли. Адвокат, не поднимая головы от бумаг, чувствовал, что его пристально разглядывают. Прошло несколько минут, и мистер Бредсли с удивлением отметил, что посетитель с незначительным именем вовсе не собирается робко покашливать, как обычно поступали такого рода посетители. Подобное положение не могло долго продолжаться, и мистер Бредсли принужден был поднять голову.
Перед ним стоял грузный, массивный человек с лицом, обращающим на себя внимание. Одна половина лица у этого человека была совершенно неподвижной, как у паралитика, другая подергивалась, двигая скулу, словно, за щекою человека была мышь. Человек смотрел только одним живым, быстрым глазом, другой у него был неподвижный, и от этого взгляд приобрел необычайную силу.
Мистер Бредсли откашлялся. Это был первый случай в его «практике, когда он воспроизвел этот звук — увертюру робости перед началом разговора.
— Чем могу служить? — спросил мистер Бредсли вежливо и указал посетителю на кресло.
Гильберт К. Чаней сел в указанное ему кресло и неожиданно тихим голосом задал вопрос, ошеломивший адвоката.
— Как вы относитесь к делу осужденного Херфа?
«Правительственный агент, надо быть с ним осторожным», — подумал адвокат и, минуту помолчав, ответил:
— Совершенно не интересуюсь этим делом. Осужденный коммунист — коммунисты вечно влипают в какую-нибудь историю. Я — буржуа и патриот — отношусь к ним вообще отрицательно. К тому же скажу вам прямо, дело это требовало бы огромных денежных затрат и энергии. Осужденный бедняк и…
Чаней тем же тихим и спокойным голосом перебил мистера Бредсли:
— У осужденного есть могущественный друг, это его класс. Он ни перед чем не остановится, чтобы помочь ему. Вам могут предложить огромную сумму для приостановления дела, для хлопот о помиловании… Вы — лучший американский адвокат, выигравший не одно невозможное дело, — вы могли бы выиграть это дело или считаете его безнадежным?
«Коммунист, — подумал мистер Бредсли, — разговор начинает приобретать деловой оборот».
— Я не закончил своей мысли, — продолжал мистер Бредсли со спокойной изворотливостью, создавшей ему славу. — Осужденный бедняк и безусловно невинен в убийстве, которое ему приписывают. Это единственный факт, который волнует меня как юриста, борца за справедливость. Факт, который дал бы мне силы для ведения этого дата, если бы были средства. Справедливость должна восторжествовать, хотя бы и ополчилась на меня вся капиталистическая Америка. Вы, надеюсь, понимаете, что для правительства это дело стало принципиальным, стало демонстрацией силы: промышленный кризис, нажим на коммунистов, кампания против СССР. Конечно, дело здесь не только в Херфе, но его имя стало известным всему миру; рабочая пресса ведет бешеную кампанию протеста; создан специальный комитет защиты; десятки тысяч «возмущенных писем получил президент, и если правительство не сдастся, то только потому, что необходимо поддержать престиж власти. Судью, вынесшего приговор, обвиняют в пристрастии, и помиловать — значит согласиться, что американский суд неправедный. Губернатору штата поручен пересмотр дела, решение им еще не вынесено, но ни для кого не является тайной, что осужденный будет казнен. Как видите, исхода нет. Но если бы я взялся за это дело, думаю, что выиграл бы его. — Мистер Бредсли воодушевился, словно стоял в зале суда. — Я знаю такие вещи, которые неизвестны многим. Например: Томас Карриган, выступавший на процессе как свидетель, как очевидец убийства, на самом деле — бывший полицейский агент. Вместо тюрьмы, к которой он был присужден за незаконное ношение оружия, он разгуливал на свободе до вчерашней ночи. Вчера ночью он повесился в номере гостиницы «Раджа». Сведения об этом в печать не прошли и не пройдут, если я не возьмусь за это дело, имея фактические доказательства. У меня всегда есть под рукой полезные люди, которые сообщают мне сведения. Самоубийство Карригана имеет в нашем деле огромное значение. Томас Карриган своей смертью доказал, что он — жалкий провокатор, сыгравший гнусную роль купленного свидетеля. Ему заплатили за клятвопреступление, чтобы убрать с дороги активного работника компартии — Джима Херфа, чтобы отвлечь процессом внимание масс от промышленного кризиса. Я это так не оставлю. Мое имя пользуется достаточным авторитетом для того, чтобы та кампания, которую я подниму, дала положительные результаты. Вскрытие тела Томаса Карригана покажет, что он — отравленный алкоголем человек, стоявший на грани помешательства. Алкоголь пропитал его тело и душу. «Сухой закон» не является препятствием, когда преступная совесть требует забвения. Коридорный гостиницы «Раджа», видевший провокатора за несколько минут до смерти, может рассказать о том отчаянии, в каком находился провокатор…
Читать дальше