Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1930 № 10-11

Кажется, что это дедективный фильм, вымысел, бред. Но это — жизнь!

Ньюйоркский корреспондент «Дейли Телеграф» порадовал читателей сенсационным сообщением:

«Альфонс Капонэ, известный под прозвищами «Рубчатый» и «Император бандитов» — глава могущее шейной чикагской шайки — и Джордж Моран, прозванный «Сумасшедшим», — глава другой чикагской шайки — подписали мирный договор и соглашение о сокращении вооружений. Контрабандисты спиртных напитков, налетчики и шантажисты, столкновения которых разрешались нередко пулеметными перестрелками, они наконец поделили Чикаго на сферы влияния: западная часть и деловой район предоставляются Капонэ, северная часть — Морану. Каждая из договаривающихся сторон обязалась сохранить лишь минимальное количество вооружений для самообороны».

Далее корреспондент приводил цифры миллионных доходов двух бандитских шаек и трагически вопрошал: «Когда же их существованию будет положен конец??

Газеты и жизнь переплетаются в тесных об’ятиях. Газеты — миллионы страниц фолиантов истории…

Эта корреспонденция была чрезвычайно интересной для читателей «Дейли Телеграф», но двое бандитов — капонист и моранист — не подчинились мирному договору, официально приведенному в прессе. Будучи в Нью-Йорке «по делам», бандиты встретились ночью в Бруклине, где и свели счеты старинной вражды. Бандита из шайки Морана застрелил бандит из шайки Капонэ. Он расстрелял в противника всю обойму автоматического револьвера и бежал, бросив оружие при неожиданном появлении Джима Херфа (битва происходила возле его дома) и следящего за ним Карригана.

Херф возвращался с партийного собрания с неотступной своей тенью. Карриган арестовал Херфа и заявил, что был свидетелем убийства и ограбления Херфом неизвестного гражданина.

Дело это в срочном порядке пошло в суд. Прокурором назначен был Чарльз Тэттль.

Кажется, что это репортерская утка, дедективная фильма, вымысел, бред. Но это — жизнь!

Гремит буря века. Бешено вертится центрофуга событий, отсеивая в свистящем вихре своем большие и малые дела людей.

Случилось так — центр тяжести огромной политической борьбы был перенесен на одного человека. Джим Херф должен был расплачиваться за промышленный кризис, за безработицу, за бесконечные забастовки. Джим Херф должен был быть казнен.

Фашистские газеты расклевывали его, еще живого, по кусочкам. Компартия и профсоюзные организации вели неутомимую борьбу за его освобождение. Но судьба Херфа была решена еще до суда.

Процесс собрал огромное количество публики. Впрочем, на процессе была не только публика. Были рабочие.

Публика аплодировала беспощадному прокурору Чарльзу Тэттлю. Рабочие свистали. Судья звонил в колокольчик, грозил очистить зал от публики, вернее — от рабочих, беспрестанно лишал слога молодого адвоката-коммуниста Роджера Рэн, Томас Кариган выступил на процессе свидетелем. Он спокойно и подробно рассказал о том, как Джим Херф хладнокровно расстрелял всю обойму и ограбил убитого. По его словам, выходило так, что он случайно проходил мимо и не успел предотвратить убийства. То, что Карриган — бывший полицейский агент, на суде упомянуто не было. И за то, что он задержал Херфа, угрожая ему револьвером, за незаконное ношение оружия, несмотря на свой «героический» поступок, Карриган был приговорен к шести месяцам лишения свободы.

Джим Херф был приговорен к смерти.

Кажется, что это плод чудовищной фантазии, что это вымысел, бред. Но это — жизнь!

Это была гостиница среднего пошиба. Номера в ней не отличались просторностью и убранством, прислуга не славилась расторопностью и предупредительностью.

Уже добрых два часа храпел безмятежно коридорный. Короткий, жалобно оборвавшийся звонок не произвел на него никакого впечатления. Тогда язычок звонка забился частой истерической дрожью. Коридорный не спеша приподнялся, бросил томный, разомлевший взгляд на указатель и медленными, шаркающими шагами поплелся к тридцать четвертому номеру.

По номеру метался низкорослый, но крепко сбитый мужчина, с наполовину намыленным, наполовину выбритым лицом и бритвой в руке, яростными пинками кош опрокидывая обитую красным плюшем мягкую мебель. На шее человека, как видно сильно порезанный, висели клочья окровавленной мыльной пены.

Коридорный испуганно попятился к двери. Но недобритый человек удержал его за руку и, размахивая бритвой, захрипел: