Хайнц Конзалик - Смерть и любовь в Гонконге

Мэй встал, покачиваясь вышел из заведения, огляделся. Он сразу заметил девятерых молодых, крепких парней, которые вроде бы бесцельно прогуливались поблизости, а на самом деле охраняли его. И это еще не все. Хорошо! Как бы ему без их помощи перенести господина Чао через стенку набережной и осторожно спустить в сампан?

Доктор Мэй замахал руками, будто заметил у самой кромки воды знакомую лодку. К нему мигом подбежали шестеро, остальные прикрывали его. Парни образовали кружок вокруг доктора Мэя, и его не стало видно – каждый из них был выше его на две головы.

– Все надо сделать быстро, – свистящим шепотом произнес Мэй. – Быстро, как полет ласточки!

– Удачный был улов, досточтимый господин Мэй? – полюбопытствовал атлетического сложения «водный китаец».

– Скоро из этого борделя выйдет очень толстый человек! Не заметить его вы не можете. Внутри всего два толстяка – он да я. И, значит, когда он выйдет, все должно быть сделано молниеносно. Пусть один из вас спросит: «Вы господин Чао?» Может, он скажет, что да, а, может, и не ответит. Но этой секунды промедления должно хватить. Знайте – второго случая не представится! И смотрите не покалечьте его, у меня с ним еще долгий разговор.

Доктор Мэй вернулся в заведение за свой столик и снова налил себе виски.

– Ты где это был? – с удивлением спросила подошедшая мадам Ио. – Ни с того ни с сего взял и ушел.

– Захотелось подышать чуть-чуть морским воздухом. Что-то мне плохо стало, Ио…

– Чересчур много лакаешь! Смотри, Мэй, не напейся однажды до смерти.

– Все мы смертны, Ио. – Он погладил ее руку, наклонив голову. – Обещаю тебе впредь пить поменьше. Вот увидишь, буду заходить, садиться за этот же столик и кричать: «А ну, сладкие мои, принесите-ка бутылочку воды!»

– Хорошо ты сказки сказываешь! Только кто тебе поверит, – улыбнулась мадам Ио.

Чинь Хаочжи был в тот вечер в своей наилучшей форме. Больше двух часов потребовалось Лоре, чтобы ублажить его. Приняв наскоро душ, он надел костюм, попрыскал на себя сладковатыми духами, пригладил и без того гладкие волосы, потискал еще немного груди Лоры, положил на стеклянный столик тысячедолларовую купюру, снял с левого мизинца кольцо с красивым смарагдом, втиснул между грудями Лоры и заржал от удовольствия.

– Носи его и гордись! – сказал он, успокоившись. – Ты была изумительна, райская моя птичка! Я приду в пятницу; смотри, до моего прихода никого к себе не подпускай! Этот день мой…

Чинь вышел, оставив дверь открытой, и спустился вниз. Несмотря на тучность, он был подвижен и ловок, по его виду никто не сказал бы, что он два часа забавлялся с Лорой. Прошел мимо Мэя, оставив после себя запах сладковатых духов.

Доктор Мэй сидел свесив голову на грудь и, думая о своей дочери, сплел пальцы рук.

«Пусть это удастся, – молил он, – и тогда, Боже, не оставь мне ни сердца, ни души, ни мозга, ни слуха, никаких чувств… одно лишь оставь мне – желание отомстить!»

«Боже на небесах, сколько бы у тебя ни было имен… отведи взгляд свой! Не взирай на Мэй Такуна…»

Чинь Хаочжи вышел из шикарного борделя как всегда один, без сопровождающих. Через две улицы за углом его ждал бронированный «кадиллак», где на переднем сиденье рядом с шофером сидел его любимый телохранитель, снайпер из Внутренней Монголии, с гладко выбритым черепом и с намеком на традиционную косицу на затылке. Автомобиль – крепость на колесах. Нажатием кнопки рядом с фарами выкатывались два пулемета, которые могли вести рассеянно-перекрестный огонь. Заднее сиденье тоже откидывалось, и тогда поднималась бронированная стенка с пулеметами.

Взять Чиня нахрапом, на гангстерский манер, в машине было абсолютно невозможно, равно как исключалось и похищение или расстрел в упор. Единственное уязвимое место – сам бордель мадам Ио. Здесь Чинь хотел быть один, ходил туда и возвращался без сопровождения. Может быть, это объяснялось желанием никого не посвящать в то, куда он захаживает, хотя и шофер и монгол отлично знали, где задерживается господин Чинь.

Он считал, что эти несколько десятков метров до «кадиллака» никакой опасности для него не представляют: на улицах и на набережной толпы народа, и, главное, в городе его почти никто не знал в лицо – кроме равных ему, только откуда им здесь взяться? Ночная суета в гавани – вот его телохранители. Но она стала его злейшим врагом.

Откуда ни возьмись рядом с Чинем оказался какой-то пьяный, молодой крепкий парень, И он не обошел стороной, а попер прямо на него. И хотя Чиня, который весил пудов десять, не так-то просто было бы сдвинуть с места, от этого столкновения он пошатнулся, а когда пьяный навалился на него всем телом, чуть не упал в подъезд дома, мимо которого как раз проходил. Чинь даже не успел толком осознать, что его не просто толкнули, что он получил два удара под дых. Удары эти оказались настолько сильными, что Чинь даже задохнулся и не смог закричать. После удара в голову у него подкосились ноги, но его тут же подхватили под руки и потащили дальше в глубь подъезда, и прежде чем Чинь вдохнул воздух, он ощутил, как рот и нос ему закрыли какой-то влажной тряпкой с запахом куда более сладким, чем его духи.