Георгий Свиридов - Джэксон остается в России

Ветер, песок, жара…

Красноармейцы небольшими группами расположились прямо на земле. Одни спят, закрывшись от жгучего солнца и ветра полой шинели, другие чистят оружие, третьи, усевшись в кружок, едят черствые лепешки, сухой урюк и запивают кипятком.

Среди них и Сидней Джэксон. Он осунулся, похудел, загорел. На лбу залегли суровые складки. На нем солдатское обмундирование и красный полинявший бант на груди.

Мимо прошел Хабибуллин – правая рука забинтована, – рядом с ним начальник станции. У начальника усталое лицо давно не спавшего человека. Хабибуллин, ругаясь по-татарски, требовал немедленно отправить его роту.

– Не могу, товарищ, – начальник разводил руками, – что хошь делай, а не могу. Пока не пройдут эшелоны в Ашхабад, не могу. Ты же сам знаешь, там контра голову подняла.

Урсатьевская – узловая станция. Отсюда идут вагоны на север – в Ташкент, на восток – в Фергану и на юг – до самого Красноводска.

К вокзалу, пыхтя и гудя, подошел поезд-броневик. На открытых железнодорожных платформах по бортам уложены плотные тюки спрессованного хлопка. В промежутках установлены пулеметы. На передней платформе – орудие. Паровоз – в середине бронепоезда.

Вокзал сразу заполнили красноармейцы. У крана с кипятком выросла очередь.

Сиднею торопиться было некуда. Он, не спеша, прошелся по перрону. Вдруг его внимание привлек командир. Стройный, высокий, белокурый. Одет тот был, несмотря на жару, в кожаную куртку. В облике командира было что-то знакомое. Когда они встречались? Где? Командир прошел рядом. Сидней увидел у него шрам возле уха. Так это же Петр!

Джэксон бросился, к нему:

– Петер! Петер!

Командир не оглянулся. Сидней забежал вперед и встал перед ним.

– Здравствуй, Петер!

Командир остановился, ласково посмотрел на Сиднея.

– Здравствуй, товарищ! Но я не Петер, ты, видимо, ошибся.

Он не узнавал Джэксона. Но Сидней уже узнал его. По улыбке, по голосу.

– Я Сидней. Сидней Джэксон, помнишь? – И, волнуясь, заговорил по-английски, напоминая о плавании на «Баркаролле».

Английская речь была лучшим доказательством. Командир сразу стал серьезен. Он положил руку на плечо Сиднея.

– Вы?.. Неужели?!

Теперь уж улыбался Джэксон. Он утвердительно кивал:

– Да, Петер… Я!..

Они обнялись. Потом еще раз. Хлопали друг друга ладонями по спине, улыбались, говорили наперебой, мешая русские и английские слова.

Вокруг них образовалась толпа. Красноармейцы соскакивали с бронепоезда и с удивлением смотрели на своего командира чрезвычайного комиссара Центрального Комитета партии и Совнаркома Туркестанской республики Алексея Флорова, который так восторженно обнимался с рядовым красноармейцем.

Хабибуллин, растолкав красноармейцев, подошел к Флорову и четко отрапортовал:

– Интернациональная рота Первого революционного полка, в которой служит рядовым американский гражданин товарищ Джэксон, после успешной операции в Фергане возвращается в Ташкент.

Флоров пожал левую, здоровую, руку Хабибуллина и сказал:

– Джэксона я возьму с собой.

– Товарищ чрезвычайный комиссар, он в нашей интернациональной роте единственный американец! – попытался возразить Хабибуллин, но Флоров был непреклонен.

Тогда Хабибуллин отстегнул маузер и протянул его Джэксону.

– Хорошего человека на Востоке провожают с подарками. Возьми на память о наших победах.

Джэксон с благодарностью принял дорогой подарок. Шутка ли сказать, – маузер!

Джэксона провожала вся рота. Семенов трижды поцеловал его.

Через несколько минут Сидней уже находился в вагоне Флорова. Поезд набирал скорость, увозя его все дальше и дальше на юг.

Джэксон узнал, что Флорова зовут не Петр, а Алексей. После ареста на «Баркаролле» его судили, приговорили к пятнадцати годам каторжных работ и отправили в Сибирь. В конце 1915 года он бежал и до Февральской революции жил на нелегальном положении, ведя подпольную работу.

– А ты здорово тогда мне помог! – воскликнул, улыбаясь, Флоров. – Ты даже сам не знаешь!

Оказывается, в деревянной рамке под фотографией, которую Сидней передал в порту Анне, находились важные документы.

Сидней не верил своим ушам. Он снова и снова расспрашивал Флорова. Тот охотно рассказывал. Оказывается, и Анна была не Анна, а Соня, и вовсе не невеста, а просто подпольщица, которая должна была встретить Алексея в порту.

– Как она благодарила тебя! – вспоминал Флоров. – Знаешь, как закончим ашхабадское дело, напишу ей, что встретил тебя. Обязательно напишу. Вот обрадуется!