Лазарь Лагин - Остров Разочарования

Фламмери скорбно вздохнул.

Такое незначительное существо, как Боб Смит, не удостоилось попасться на глаза режиссерам разыгрывавшегося сейчас кровавого спектакля. А если Мообс и увидел в бинокль какого-то мальчишку, мелькнувшего на тропинке вскоре после того, как скрылись за поворотом воины Нового Вифлеема, то никакого внимания этому обстоятельству не уделил.

Когда Боб добрался наконец до околицы Эльсинора, он увидел, воинов Нового Вифлеема и Доброй Надежды, столпившихся возле входа в пещеру. Преподобный отец Джемс, потный и торжественный, пробрался к самому входу в пещеру и сквозь каменные завалы, преграждавшие доступ в нее, прокричал:

- Во имя господа праведного и милостивого! Признайте, что сегодня понедельник!

Из-за камней отвечал надтреснутый голос преподобного, отца Лира:

- Святотатцы!.. Осквернители святого дня воскресного!.. Слуги дьявола!..

- Трубы, трубите! - возопил преподобный отец Джемс в священном негодовании.

Воины стали плясать, все ускоряя ритм и благоговейно приводя себя в то блаженное состояние полнейшего одурения, которое па острове Разочарования, как и в очень многих местах цивилизованного мира, почитается похвальным и многообещающим приближением к божеству. Детям моложе семнадцати лет не полагалось смотреть на эти пляски.

Обнаружив, что, помимо собственного желания, он преступил этот жесточайший запрет, Боб Смит, хоть и был храбрым мальчиком, обомлел. Он не хотел умирать, но он отлично был осведомлен, что богу совершенно неинтересно, что это у Боба получилось нечаянно. Можно себе представить поэтому его удивление, когда он просчитал до десяти, двадцати, до ста и все еще оставался жив. Но когда он начал сначала и снова досчитал до ста и все же не почувствовал ни малейших признаков приближения смерти, то не на шутку возликовал. Теперь он убедился, что запрет распространяется только на обыкновенных мальчиков, но никак не на тех чрезвычайно редких мальчиков, которые, подобно ему, умеют зажигать воду и без вреда для себя выходить из помещений, находящихся под самыми страшными заклятьями. Так как всем известны примерно такие же рассуждения двух популярных американских мальчиков середины девятнадцатого столетия - Тома Сойера и Гека Фина, то мы считаем себя вправе не излагать более подробно дальнейшие умозаключения Боба Смита - мальчика из каменного века.

Как бы то ни было, но Боб успокоился, повеселел, вдоволь налюбовался новым для него, волнующим зрелищем священной пляски, а когда его дядя Джек, довертевшись до полного умопомрачения, в изнеможении хлопнулся на траву неподалеку от юного Смита, Боб осторожно дотронулся до его плеча и прошептал, что имеет сказать ему нечто необыкновенно важное.

Увидев невредимым и здесь, в Эльсиноре, мальчика, которого он вчера вечером оставил в заклятой отцом Джемсом Большой мужской хижине, Джекоб Смит сразу пришел в себя.

Они поспешно удалились поглубже в чащу, благо никого во время описанного выше массового общения с богом не интересовало окружающее. Боб в самых общих чертах поведал восхищенному дяде о новых чудесах, сотворенных желтобородым и черноусым джентльменами уже после того, как их заперли в Большой мужской хижине, и передал приказание желтобородого: сказать Полонию, чтобы он немедленно отправился в Священную пещеру, где его с нетерпением ждет белоголовый.

Когда вчера грубо заперли обоих белых, Джекоб не сомневался, что немедленно свершится нечто из ряда вон выходящее. Он беззаветно верил в сверхъестественные возможности желтобородого джентльмена. Но огонь с неба не покарал на месте преподобного отца Джемса, а двери сами по себе не растворились, и Джекоб впал в состояние мучительного смятения. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы попытаться под покровом ночи, а тем более в светлое время суток, пробраться к запертой хижине и отодвинуть засов на ее двери. Раз чары самого желтобородого оказались бессильными против заклятья отца Джемса, то где уж тут соваться обыкновенному смертному!

Желтобородый сказал, что не из-за чего воевать людям острова Разочарования. Джекоб верил желтобородому: не надо воевать, если такой человек считает, что все можно прекрасно оговорить без того, чтобы проткнуть стрелами и копьями множество людей и размозжить им черепа топорами. Но ведь что бы там ни говорить про покойного Яго (человек он, конечно, был дрянной), погиб же он все-таки не от чего-нибудь другого, а от колдовства. Так сказал белоголовый, так сказал белый с сиянием на макушке, так сказал и отец Джемс, которому ведь тоже очень много - ох, как много! - таинственных сил подчинено.