Анатолий Гусев - Меч Аркаима

Стемнело. Лес приблизился к костру. Муса и Алим, успели поесть и сидели на бревне, разговаривали о том, о сём.

Темнело. Шумел лес.

Балкарец и чеченец не заметили, как к ним подошли сзади и ударили палками по голове. Они мешками свалились с бревна. Муса очнулся от ударов ладонями по щекам. Руки у него за спиной оказались связанными, а сам он лежал на земле. Кто-то со спины схватил его за плечи и усадил опять на бревно. Алим, ещё без сознания, со связанными руками, остался лежать на земле.

В круг света от костра, вошёл человек и сказал c нарочито кавказским акцентом:

— Здравствуй, брат — и, усмехнувшись, добавил. — Мир тебе.

Он сел на камень, по-турецки поджав ноги, автомат Калашникова положил на колени, не сдёргивая лямку с плеча. Что-то звериное было в облике незнакомца, волчье, какая-то сила и неукротимая мощь. И улыбка больше напоминала волчий оскал.

Три человека неприятной, но явно славянской наружности, кроме одного, вышли из-за спин наших горцев и встали за незнакомцем, сесть рядом они, почему-то не решились. Это были шестёрки его, вора в законе, авторитета, его бригада. Проня — хитрющий не большого роста человек с маленькими злыми карими, постоянно бегающими глазками, коварный и безжалостный по своей натуре, Каблук — он же Рафик Кабулов, плотно сбитый среднего роста дагестанец и Вялый — дебиловатый, белобрысый парень, он же Серёга Лунько. Было ещё двое, которые остались в лагере — грузин Кацо и дагестанец Даг. С Проней и Вялым они вместе бежали с зоны, остальные его ждали в Ивдели вместе с походным снаряжением и кое-каким оружием. Предводитель и Проня были одеты в чёрные телогрейки, остальные в серые пятнистые охотничьи костюмы.

Алим застонал, очнулся. Его тоже подняли и усадили рядом с Мусой. Он с открытым ртом смотрел на всех не понимающим взором — такое сильное было потрясение.

— И тебе мир, Клычгерий — ответил балкарец, по возможности спокойным голосом, он узнал своего дальнего родственника. — Или, может быть, Гера-Муму лучше будет?

— Гера-Муму — в прошлом — поморщился незваный гость. — Теперь у меня погоняло — Герыч.

— Это — героин, что ли? И кто же тебя гоняет?

Воровской авторитет посмотрел на Каблука и кивком головы указал на своего собеседника. Тот не спеша подошёл и лениво ударил Мусу в челюсть.

— По бизнесу, брат, по бизнесу — медленно цедил слова карачаевец. — Да вот знаешь, брат, беда, какая? Не хватает оборотного капитала.

— О, какие слова знаем! А нас, зачем связал? Боишься? — посочувствовал Муса.

— Наверное, мало? — с досадой сказал Клычгерий. — Добавь ему, Каблук.

Каблук ударил ещё.

Муса сплюнул кровь:

— Что же ты хочешь от меня, брат?

— Помощи.

— Кто бы мог подумать? — усмехнулся Муса.

— Это кто? — Клычгерий посмотрел на Алима.

— Племянник одного чеченского полевого командира.

— О золоте — серебре знает?

— Да.

— Эй, Каблук! Слушай, да? Отведи пацана в лес, нечего ему уши греть на взрослом базаре. Ты меня понял, Каблук?

— Понял, Герыч, как не понять?

— Ну, действуй.

Каблук подошёл к Алиму, хлопну его по плечу, заставил подняться и повёл его в лес.

Муса понял, что Алима сейчас зарежут в лесу, но сделать он ни чего не мог.

. — Я здесь уже неделю топчусь, слушай — Клычгерий посмотрел испытующе на Мусу. — Найти этот долбанный клад не могу!

— Как же так? — усмехнулся Муса. — У тебя людей больше, чем у меня и ты не можешь справиться?

— Это не все. Ещё двое в лагере. А клад найти ты мне поможешь! Да? — утвердительно сказал Герыч.

— С чего вдруг? Мне от этого, что за радость? — Муса почему-то вдруг успокоился.

— Убьём не больно.

— А не скажу — убьёте больно? Я правильно понял?

— Правильно. Помучаем сначала, потом убьём. Всё равно, слушай, скажешь!

— Постараюсь не сказать. Честь дороже! А то получается, что я струсил.

— Э-э, какая честь? Когда будут бить и будет постоянно больно, ты о чести думать не будешь. Я тебя уверяю! Ты будешь думать: «Когда всё это кончится?» Ты умалять будешь, что б тебя убили. И своим признанием заслужишь смерть! Но тогда я тебя накажу. Больно будет, слушай. Очень больно!

— Я, всё-таки, постараюсь думать о чести!

— Зачем, слушай? — пожал плечами карачаевец. — Кто узнает о твоём героизме? Мы не кому не скажем, что ты сломался. Клянусь! Закопаем и забудем. Да?

— Я узнаю! И если сломаюсь, я буду знать, что испугался и что исправить ничего уже нельзя. Нельзя отомстить! Стыдно будет перед смертью. И мука будет пострашней твоих пыток. Поэтому постараюсь не сломаться!