Анатолий Гусев - Меч Аркаима

Из сеней появился Григорий Тарасович, закрыл за собой дверь на задвижку и коротко приказал:

— Гасите свечи!

— Что это? — шёпотом спросил Афанасий, а Пётр и Мурад посмотрели вопросительно.

Григорий Тарасович махнул рукой, мол, не время, потом и занавесил окно какой-то дерюжкой.

Свечи погасли. Неописуемый ужас сковал обитателей избушки!

В темноте снаружи бесшумно двигалось что-то тёмное, страшное, долбило по стенам, кидалось камнями и дёргало дверь. Пётр ещё подумал, что собака ходила, шуршала лапами, а это же ходит совсем бесшумно. Вдруг тяжёлые шаги протопали по крыше. Домик ходил ходуном под тяжестью нечто. Потом это нечто ударило чем-то над окошком. Стёкла жалобно звякнули, но не разбились, и тут же опять затрясло дверь.

Время тянулось медленно.

Григорий Тарасович стал шептать «Богородицу».

За окном раздался жуткий вой. «Говорят, так воет собака Баскервилий» — почему-то подумал Пётр.

За окном нечто недовольно ворчало.

Григорий Тарасович размашисто перекрестился три раза на иконы в углу и громко, отчётливо выговаривая каждое слово, стал читать «Отче наш»:

— «Отче наш, Иже еси на Небесах!»

За окном нечто на этот раз угрожающе заворчало, и опять сильный удар потряс стену.

— «Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».

Вой раздался уже не под окнами, а вроде как дальше. Или это только казалось?

— «Хлеб наш насущий даждь нам днесь; и остави нам долги наша; якоже и мы оставляем должникам нашим».

Наступила тишина. Григорий Тарасович дочитал молитву до конца и начал читать её по второму разу.

Вой послышался где-то в горах.

Григорий Тарасович стал читать «Отче наш» третий раз.

Оцепенение от страха спало. В избушке вздохнули свободно.

Первым очухался Пётр.

— И что это было? — поинтересовался он.

— Пужинка! Местный злой дух — откликнулась Наля.

— Кто-то хочет пожертвования сибирских князей у него отобрать! — сказал, усмехаясь, Григорий Тарасович, зажигая свечи. — Так вот! Он принципиально против!

Григорий Тарасович снял мешковину с окна, накрыл ей опять рацию. За окном стояла непроглядная ночь.

— Да этого не может быть! — не уверенно возразил Афоня.

— То есть нам всё это сейчас приснилось? — съехидничала Наля.

— Нет! Но должны же быть у этого какие-то земные объяснения? Это выло явно живое существо.

— Ну да! — подтвердил Григорий Тарасович. — И объяснения должны быть. Но их нет!

— Выйди наружу, — посоветовал Петя, — посмотри, может, он какую-нибудь записку оставил, с объяснениями!

— Да пошёл ты! — огрызнулся Афанасий. — Как будто сам не … Ну не это самое…

— Да-а! — примирительно сказал Мурад. — Жуть какая-то! На войне как-то поспокойнее было! Не так страшно. Согласен?

И он посмотрел на Петра.

— В общем-то, да! — подтвердил тот.

— Самое интересное, дочка, что один воевал с одной стороны, а другой с другой. И, может быть, даже, и стреляли друг в друга.

Наля удивлённо посмотрела на ребят.

— Ну, бывает! — пожал плечами Пётр. — Что теперь? Но друг в друга не стреляли. На разных участках были. Мы выясняли.

— Но могли?

— Могли — согласился Пётр, а Мурад утвердительно кивнул головой.

— А почему Наля? — спросил Мурад, переводя неприятный для него разговор на другое. — Она ведь, по идее, Настя?

— Мне это самой интересно — вздохнула девушка.

— Ну, так сложилось — объяснил Григорий Тарасович и добавил. — Ладно, гасим свечи, спим! Больше нас, надеюсь, никто не потревожит. Ни какие снежные люди.

— Так это был снежный человек? — удивились в один голос парни.

— Ну да! — сказал Григорий Тарасович. — А вы не догадались?

— Нет.

— Ну, что делать? Бывает. Я же говорил — у нас тут разные чудеса имеются.

— Надеюсь, вы не инопланетяне — сказал Петя.

— Надейся — засмеялась Наля. — А вдруг мы это они! А, пап? Такие зелёные, такие страшные!

— Будет болтать! Развеселилась.

— Это у меня от нервов.

— Хорошо. Укладывайтесь спать, ребятки.

Потихоньку все улеглись. Сон навалился на них сразу — сказалась усталость, накопившаяся за день и нервозность последнего события.

Ночь прошла спокойно.

Сквозь предрассветную дрёму, пробуждение, Мусу разбудило какое-то странное урчание. Он недовольно разлепил слипшиеся веки. Урчание усилилось. Алим сидел у входа палатки и сквозь прозрачную противомоскитную сетку смотрел наружу. Почувствовав пробуждение Муссы, он повернулся к нему, приложил палец к губам: «Тсс!» и тут же помахал ладонью, зовя к себе. Муса с неохотой выполз в утреннюю прохладу из спального мешка и подсел к Алиму. Зрелище было ошеломляющее: в двух метрах от входа в палатку стоял огромный медведь. Он разорвал мешочек с сахаром, доставал и с удовольствием, закрыв глаза, хрумкал его.