Евгений Кораблев - Четверо и Крак

– Это не охота, а бойня! – возмутился Гришук.

– Конечно. В Саксонии и Силезии лося уже перевели еще в конце восемнадцатого века, и у нас на Урале к тому идет. Хотя теперь, кажется, охота на него воспрещена везде в России, кроме Урала, но и здесь она разрешена только в течение декабря и января. Настоящая охота на лося теперь или зимой, с лайкой. Собаки гонят зверя иногда десятки верст.

В эту минуту в кустах поросли раздался сильный треск. Андрей дернул Гришука, и они спрятались за гигантской лиственницей, инстинктивно схватившись за ружья.

– Зря не стреляй и не шуми, – шепнул Андрей. – Если это не медведь, то лось... У лося слух замечательный.

Минута настороженной тишины. Потом треск возобновился. Слышно было, что крупная и грузная туша явственно продирается через ближнюю поросль осинника.

Ребята затаили дыхание.

Через минуту, шагах в сорока от них, на поляне появилось огромное рыжевато-бурое животное, похожее несколько на осла, но несравненно больше весом, наверное, не меньше двадцати пудов.

– Лось?

– Видишь, нет рогов. Лосиха, – ответил Андрей.

Животное, скусывая ветки поросли, медленно двигалось у края поляны.

Гришук рассмотрел широкое и короткое туловище на высоких ногах с узкими, глубоко рассеченными копытами, с коротким хвостом. Лосиха жадно объедала осинник. Вдруг она насторожила уши. Скачок – и скрылась в лесу.

Андрей хотел выразить досаду, что не успел как следует ее рассмотреть, как в поросли вновь раздался страшный треск, и на поляну мгновенно вылетел новый рыжевато-бурый гигант.

Ребята замерли. Сохатый – бык с огромными рогами – смотрел в их сторону. Он показался им необычайно высоким, зверем-великаном. Он вытянул шею, понюхал землю и поднял голову к осиннику, закинув ветвистые рога, концы которых были расширены в виде лопаток и вырезаны наподобие пальцев. На короткой и толстой шее зверя сидела вытянутая безобразная голова, суженная у маленьких глаз и оканчивающаяся длинной, толстой, как бы раздутой и тупой, точно обрубленной спереди мордой. Покрытая волосами верхняя губа свешивалась над нижней. На загривке было нечто вроде горба с темно-бурой гривой.

Сохатый производил впечатление огромной силы и неуклюжести. Вот он подошел к большой осине, зубами оторвал кусок коры, захватил его губами и начал драть кверху длинной лентой. Высокие деревья он наклонял вниз и обламывал зубами верхушки. Он находился шагах в тридцати от ребят.

В Гришуке проснулся охотник. Он глазами указал Андрею на ружье.

Андрей отрицательно покачал головой.

– Скитников испугаем, – чуть слышно произнес он.

В лесу в отдалении раздался жалобный звериный крик. Сохатый мгновенно замер и перестал есть. А через секунду на поляне никого не было. В лесу еще несколько минут слышался топот, похожий на галоп лошади и затем перешедший на рысь.

– Красавец! – с чувством сказал Гришук.

– За таким поохотиться хор-ро-шо! – подхватил Андрей. – У меня даже сейчас руки дрожат. А все-таки стрелять нельзя, пока скит не найдем.

Ребята, взволнованные встречей, долго еще не могли тронуться на поиски скитников.

Весь день до ломоты в ногах бродили Андрей с Гришуком, разыскивая неуловимый скит и суля Ефимушке всякие бедствия. Только к вечеру им немного посчастливилось.

– Смотри, – сказал Андрей.

Гришук взглянул по направлению его руки. Среди травы виднелся пенек несколько лет назад срубленного дерева.

– Первые следы человека в лесу за всю неделю.

– Вторые, – поправил Гришук.

– А первые? – изумился Андрей.

– А лесные сторожа?

– Правда... Ну, значит, скит где-нибудь поблизости. Смотри в оба.

Они направились к опушке. Гришук, ушедший немного вперед, приблизился к просвету среди деревьев, выглянул и замер, как очарованный. Недаром он считался среди ребят поэтом!

В глубине густого леса, удаленного за десятки верст от жилья, затерялась эта изумительно прекрасная девственная поляна, куда никогда, вероятно, не заходил человек. На бархатном зеленом лугу, полном желтых купав, плотных толстобрюхих кувшинок и фиолетовых гиацинтов, опьяняюще пахло душистыми лесными травами.

Солнце бросало последние закатные лучи. Невидимые хоры комаров гремели в тихом дремотном воздухе. В лесу стояла какая-то величавая тишина. Ни одна птица не крикнет. Ни звука. Изредка только глухо шлепали шишки, падая с елей на землю. Со всех сторон сдвинулись ряды угрюмых сосен, суровые и сосредоточенные. Вперед березки. Белоствольные, светло-зеленые, они весело выбежали вперед. Стоят не шелохнутся, пригретые закатными лучами, точно не могут глаз отвести от прозрачного вечернего неба.