Норман Льюис - Вулканы над нами

— Отлично, — сказал я. — Этого я и хочу.

Когда я собрался уходить, Эрнандес все еще взволнованно качал головой. Он проводил меня до выхода и пожал мне на прощанье руку.

— Читайте в утреннем выпуске на первой странице.

Утром я купил «Нотисиас», но ни на первой странице, ни на второй, ни на третьей не нашел даже строчки о моем деле. Я позвонил Эрнандесу.

— Хэлло, Эрнандес. Что случилось?

— Был аврал. В последний момент сняли.

— Вы хотите сказать, что кто-то вмешался сверху? У меня еще вчера мелькнула мысль, что так будет.

— Сверху? Нет, почему же. Редактору материал понравился. Разве вы не знаете, произошли чрезвычайные события.

— События? Какие?

— Прилетела Дебора Робертс. Ну та самая, кинозвезда. Мы дали интервью-молнию.

Пришлось перебрать половину номера.

— Ага. Теперь понимаю.

— Мне очень жаль, — сказал Эрнандес, и я почувствовал по его голосу, что он действительно расстроен. — Но что поделаешь: газета есть газета. Держимся за материал до последней минуты…

— Значит, вы все-таки не отказываетесь от него? — спросил я с надеждой.

— Видите ли, завтра мы не выходим, а понедельничный номер у нас спортивный — обзор состязаний за субботу и воскресенье.

— Понятно.

— Мы, конечно, охотно поместили бы его в понедельник, но боюсь, что не будет места. А во вторник газета занимается только городскими новостями. Так или иначе, Дэвид, мы сделаем все, что в наших силах. Вы видели сами, как это меня взволновало.

— Ну, разумеется. Спасибо за все.

Так вот, значит, как обстоят дела. Довольно тратить время попусту.

Я направил в военное министерство формальное прошение об отставке и телеграфировал управляющему моим поместьем, что приезжаю. Наутро я сел в трясучий гвадалупский поезд и через два часа сошел в Койма. Там я пересел в автобус, который ждал пассажиров под огромным кактусом, заменявшим пассажирскую станцию, и двинулся дальше, в Истапу.

Если считать по прямой линии, Истапа совсем недалеко от Гваделупы, но их разделяет горный хребет. Этот поселок, название которого гордо красуется на карте Гватемалы, состоит из одного единственного дома — лавки универсальных товаров, — медленно догнивающего в здешнем, сравнительно сухом климате.

Я зашел внутрь, чтобы поздороваться с лавочником, доном Армандо, и нанять у него мула.

Как и пять лет тому назад, дон Армандо лежал в постели с приступом малярии; товары валялись грудами вокруг него. Мне нужно было проехать еще две мили по горной дороге, шедшей через великолепные рощи кофейных, деревьев. К немалому моему удивлению, наши плантации, которые я по пути пересекал, оказались в полном порядке. Я думал, что при виде родных, столь знакомых мест в моей душе вспыхнет радостное чувство, но оно не приходило. Вот показался наш старый дом, совсем не похожий на соседские помещичьи дома; мой дед, валлийский романтик, построил его в калифорнийско-испанском стиле. Но душа моя попрежнему оставалась спокойной.

Игнасио — управляющий- ладино — ждал меня у дверей, прижимая шляпу к сердцу наподобие щита. Oн слегка усох за эти пять лет, в остальном же ничуть не изменился. Игнасио был местным вариантом верного старого слугинегра, столь усердно прославляемого в кинофильмах. Даже волосы у него были такие же белые, что и у его прототипов на экране, но, в отличие от них, он хранил, как мне кажется, некоторое тихое недоброжелательство к хозяевам.

Когда я вошел в дом, там ждало меня мое детство. Можно было подумать, что оно таилось, погруженное в сон, одурманенное ароматами пахучего дерева, и только что пробудилось от скрипа двери. Я задыхался от нахлынувших воспоминаний. Не в силах вымолвить слова, мы с Игнасио схватились за руки и глядели друг на друга с беспомощной улыбкой. Наконец я отпустил его, и он утер набежавшие слезы.

Я заметил, что из почтения ко мне Игнасио был босиком.

Радостно сияя, вошла Мария, жена Игнасио, с чайным подносом. Я выпил чаю, отдававшего козьим молоком, которого всегда терпеть не мог, и проглотил ломтик маисового бисквита, сделав вид, что он мне очень понравился. Ничего в доме не изменилось. Все стояло на старом месте. Мой отец, хоть и не столь энергичный, как мой дед, отличался более тонким вкусом; завершая внутреннюю отделку дома, он выписал драгоценные породы дерева из лесов Эль-Пэтена, и от стен исходил навсегда связанный для меня с детскими годами медвяный смолистый запах. У нас в комнатах было всегда мало мебели, и от этого дом отличался необычайным резонансом, Сейчас, когда я заговорил и услышал раскаты своего голоса, я вспомнил старика деда в последние годы его жизни, наполнявшего дом сверху донизу великолепной валлийской риторикой.