Виктор Дудко - Тревожное лето

Громко тикали ходики, и рисованные кошачьи глаза бегали туда-сюда в такт маятнику. Шершавов прикрыл Ленькино заявление широкой ладонью. Заявление Теткина озадачило его, но он и виду не подал.

— Значитца, так. — Шершавов прихлопнул ладонью по столу и свел к переносью брови. — Поедешь в Мухачино. Побывай в монастыре, встреться с игуменьей, пусть помогут с уборкой хлеба. Уродилось вона сколько, а убирать не успеваем. Монашки жиры нагуливают.

Всего Ленька ожидал, но только не этого. Ехать в Мухачино, к монашкам? Ни за что! Если б на какое особое задание, искать банду, например, то дело другое. На то он и чекист. Ведь недаром ему пожимал руку сам товарищ Карпухин и даже наградил именным наганом. Ну добро бы к рыбакам в артель в Прибрежное, а то в Мухачино...

Шершавов смотрел на Теткина:

— Поедешь в Мухачино.

— Н-не поеду.

— Поедешь.

— Н-не поеду, — упрямился Теткин. — Какой из меня а-агитатор? Не поеду я, Егор Иванович. Н-не поеду, — уперся Теткин.

Шершавов поднялся, обнял Леньку за плечи:

— Слушай, знаешь там сколько девок. Одна красивше другой. Ну?..

Теткин заливается краской и упрямо мотает головой.

— Ну и черт с тобой, — злится Шершавов и пинает табуретку. — Не подчиняешься дисциплине? Пойдешь сейчас к Телегину или к Барсуку и объяснишь все. Может, из комсомола вышибут. — Поощрительно и в то же время с угрозой добавил: — Давай-давай.

Теткин, демонстративно отвернувшись от Шершавова, тоскливо смотрит в окно. Он судорожно вздыхает, зачем-то снимает фуражку, приглаживает русый вихор на макушке и думает, что Шершавов, конечно, не заступится, если будут выгонять из комсомола, а уходить из комсомола ему страсть как не хочется. Не затем он вступал, чтобы выгнали. И к секретарю комсомольской ячейки Барсукову идти очень даже нежелательно, начнет мораль читать. Как ни хотел Теткин отвертеться, а все же придется отправляться в это распроклятое Мухачино к монашкам. Он опять прерывисто вздыхает, смотрит на Шершавова, надевает фуражку.

— К-коня дадите или пешедралом сорок верст топать?

Шершавов берет в щепоть губы, задумывается. Он всегда так делает, когда надо что-то решать серьезное.

— Коня, говоришь? — медленно произносит Шершавов. — Где ж я тебе возьму коня? На полях лошади. Да и мост строят. Телегин сегодня вон какой хай поднял из-за лошадей у Соломахи. Схватились чуть не за грудки. Так что...

— Дадите коня — поеду, — Ленька решил стоять насмерть, — не д-дадите — не поеду.

По улице скрипела телега с бочкой. Шершавов подошел к окну, ударом ладони распахнул створки, оперся обеими руками о подоконник. Водовоз Гаврила Горобец сидел на бочке верхом, ситцевая когда-то синяя рубаха выгорела на плечах до белизны. На кудлатой голове Горобца соломенная шляпа такой формы, будто он сидел на ней целый день. Ноги в новеньких лаптях из свежего лыка, Горобец гордился ими... Телега скрипела на всю улицу, кобыла Хроська перебирала разбитыми копытами, помахивала хвостом в репьях. Шершавов некоторое время смотрел на сонного Горобца.

— Эй, Гаврила! — крикнул он. Гаврила закрутил головой. Увидев Шершавова, заваливаясь на спину, натянул вожжи, как будто осаживал разгоряченного скакуна.

— Тпру... проклятый! Чего тебе, Егор Иваныч?

— Ты вот что, Гаврила, куда везешь воду-то? — спросил Шершавов, как будто сам не знал, что Горобец везет воду для бани.

— Завтра жа воскресенье Христово, — отозвался Гаврила охотно, вытирая подолом рубашки взмокшее лицо. — Приходи, Егор Иваныч, попариться. Веничек березовый приготовлю, кваску поставлю.

Шершавов любил париться. Вздохнув, сказал строго;

— Сольешь воду — и прямиком сюда. Понял?

— А для чего? — попытался разузнать Гаврила и даже от любопытства вытянул шею.

— Потом узнаешь, — оборвал его Егор Иванович и отошел от окна. Теткин совсем пал духом. Он догадался, зачем Гаврила понадобится Шершавову.

— Да она ведь кляча водовозная, — чуть не плача сказал он, — куда я на ней? Что я, дурачок, что ли?

Шершавов насупился и с укоризной глянул на Леньку.

— Ну, брат, орловских рысаков у нас нету! — развел длинные руки и хлопнул по ляжкам. — Может, тебе еще тачанку? Да с пулеметом? — И, выведенный из себя бессмысленным упрямством подчиненного, крикнул: — Выбирай одно из двух: или — или! Все. Точка. Понял? — И закашлялся. Ленька сноровисто набежал в сени за водой, зачерпнул кружку, но Шершавов, продолжая захлебываться кашлем так, его спина ходила ходуном, отвел Ленькину руку, к Ленька понял, что Егор Иванович сильно обиделся на него за упрямство. Ему всегда становилось очень жалко Шершавова, когда он вот так, сиротски сгорбившись и отвернувшись, утробно разрывался кашлем, наливаясь при этом синевой, а жилы на худой а пупырышках шее грозно набухали. В этот момент Ленька забывал обиды и готов был сделать все, что Шершавов прикажет. Ленька вспомнил отца, сучанского шахтера. Отец вот так же кашлял, когда возвращался со смены, и если это случалось ночью, то Ленька просыпался и вот так же проворно бежал в сенцы за водой.