Павел Гейцман - Смертоносный груз «Гильдеборг»

Батарея из соображений безопасности была разделена на ряд самостоятельных камер. Каждая камера имела на вершине собственный воздуховыпускной и вентиляционный люк. Гут уже карабкался к одному из них по железной лестнице. Верхняя часть исчезала высоко в темноте. Я и не пытался определить ни объем, ни высоту.

— Всюду вода, — хрипло шептал мне Гут, — но эта камера отключена, в нее невозможно напустить воду. Время от времени мы немного занимались контрабандой… — но не сказал, кто были эти «мы», он только глубоко вздохнул и на животе пополз к вентиляционным люкам. — Если мы изнутри запрем замок люка, то им надо будет разрезать целую батарею, — объяснял он торопливо, как будто хотел успокоить себя и меня. — Здесь безопасно, и никто об этом не знает. Теперь уж на самом деле — никто, — добавил он, и мне показалось, что он пытается что-то прочесть на моем лице в кромешной тьме нижнего трюма.

Замок открылся, и мы приподняли крышку люка.

— Иди первый, я должен закрыть!

Я пролез через тесное отверстие, нащупал стальные ступеньки лестницы и ощупью, с трясущимися коленями, шаг за шагом начал спускаться вниз. Матовое пятно света над головой погасло. Я услышал стук предохранительной защелки.

Темнота — глубокая, непроницаемая и абсолютная — окружила нас. Мы были закупорены в бутылке, запаяны в консервной банке, погребены в бочке под поверхностью моря. А где-то над нами и вокруг нас разыгралось что-то, о чем на следующий день все мировые агентства печати дадут одинаково сенсационное сообщение:

"СУДНО С ГРУЗОМ U3О8 НА ПУТИ ИЗ АМСТЕРДАМА В ГЕНУЮ БЕССЛЕДНО ИСЧЕЗЛО!"

Но тут я задрожал от страха, и зубы у меня громко застучали. Никогда не дойду я до последней ступеньки лестницы, никогда не ступлю на дно этого омута! В следующее мгновение я просто задохнусь. Но наконец я почувствовал дно резервуара, и на меня навалилась безмерная усталость. Мне хотелось залезть еще глубже во тьму, свернуться в клубочек и спать. Я хотел ни о чем не думать, ничего не слышать. Ведь это сон, страшный сон! Через минуту я встану и пойду на утреннюю смену. Мир прочен и постоянен, в мире есть порядочность и свой порядок. Действуют законы и права, конвенции и договоры; человеческая жизнь имеет огромную цену. Никто не смеет безнаказанно поднять на другого руку. Добро и справедливость, свобода и правда — ценности человеческого духа…

Но Гут сокрушенно сказал:

— К черту! Найти нас не смогут, но что будем жрать? И что будет дальше?

Что будем жрать и что будет дальше?

Они уничтожили целую команду. Нельзя сказать — перебили, просто уничтожили, не осталось ничего. Капитан Фаррина стоял на капитанском мостике и пристально смотрел вниз.

— Ты видел капитана? — беззвучно спросил я. Гут не ответил. Молчал. Возможно, спал, или обдумывал, или… Или что? Что делает человек, измученный ужасом?

Остальные были уже мертвы, разорваны залпом, утоплены в морских волнах. Возврат в вечность или небытие — туда, откуда вышли. В конце концов все вернется в первоначальное состояние, все — будь то чудо бытия или самосознание. Не будешь же вечно лежать в безопасности на коленях у женщины, как ребенок или как любовник. Жизнь — это измена и обман, случайный дар, который ты должен вернуть.

Что это было? Случайность или непонятный мне план?

— Если бы я о тебе не думала… — сказала Августа.

У нас было странное супружество. Я — в Гамбурге, она — в Амстердаме, все у нас уплывало сквозь пальцы. Мир нас разделил. "Ты спала с тем капитаном?" — вертелось у меня на языке, но я молчал. Я боялся, чтобы у меня от этого не разорвалось сердце.

Я все еще любил ее — даже здесь, в глубоком замурованном склепе. В отключенном резервуаре для питьевой воды, в котором мы сейчас лежали.

А тогда вечером я одиноко сидел в «Де-Пайпе» и смотрел на прекрасную голую женщину. Она была моей женой — когда-то давно. Мы даже развестись были не способны, она боялась этого, и зачем-то мы продолжали делать вид, что женаты. Но там, в «Де-Пайпе», все кончилось.

Когда в зале снова загорелся свет и все приобрело обычный вид, появился официант и повел меня по длинному коридору в ее раздевалку. Какой-то мужчина с узковатым чужеземным лицом и седеющими волосами сидел в глубоком кресле и прикуривал длинную сигару. Преуспевающий мужчина. Ему было уже за пятьдесят, все повидавшие холодные глаза, очень плотно сжатые губы.

— Это он? — спросил мужчина, когда я вошел. Она кивнула, даже не повернувшись.

— Инженер-механик? Документы есть?