Сергей Воронин - Две жизни

— Э, стой! Куда? Ребята! — закричал Перваков.

Все оглянулись и увидели Вайю, пробиравшегося к палаткам. Вайя остановился. Глядел исподлобья, растерянно улыбался. На него смотрели враждебно и холодно.

— Чего вы, ребята? Хотел за табачком сходить...

— Успеешь, сходишь, — глухо сказал Афонька и встал с ним рядом.

Лодка пришла к берегу. Мишка выскочил первым. Виновато улыбнулся:

— Думали, быстро обернемся, успеем до отъезда, а задержались. Глубоко там... Вот ящичек и трубы достали...

Нинка подошел к Ирине и, ставя у ее ног теодолит, сказал:

— От тру́сов. — И подмигнул.

— Заело, — сказала Ирина и засмеялась. — Спасибо, ребята!

Соснин был очень доволен Нинкой. «Прицел точный», — похохатывал он.

А через несколько минут происходила иная сцена. Били Вайю. В его мешке нашли все украденные вещи. Он первым обнаружил, что нет Мишки Пугачева, Нинки, Ложкина, и решил, что они сбежали. И под их марку украл тряпье у своих товарищей. Били его молча. Баженов не рукоприкладствовал, простил. Но не простил Костомаров. Он дал ему расчет и в тот же день отправил вниз.

...Караван продвигался вдоль правого берега, вплотную поджимаясь к высокому утесу. Вдали зеленые, словно одетые в бархат, сопки. Тихо. Но с прежней яростью мчит свои воды Элгунь. От дождей все выше вода.

За утесом Элгунь отделила от себя проток. Только мы хотели свернуть в него, как раздался крик. Я увидел в воде Зацепчика.

— Греби! — крикнул я и, повернув лодку на середину, взмахнул веслом. Высокий вал с размаху ударился в борт и, плюхнувшись на дно, чуть не затопил нас. Афонька в замешательстве закатил глаза под лоб. — Греби! — снова крикнул я. И лодка пошла прямо на Зацепчика. Я подал ему с кормы руку и втащил в лодку. И тут же увидел подпрыгивающий на быстрине мешок. — Греби!

— Давайте к берегу! — закричал Зацепчик.

Но я стал тащить мешок в лодку.

— К берегу! — завопил он.

— Втаскивай! — закричал я Афоньке. И мы втащили. — Греби! — И опять на быстрину. Догнали чью-то фуражку. «Откуда же фуражка? Чья это?»

— Моя фуражка! — закричал Зацепчик. — Сейчас же подымите фуражку!

— Только не командовать! — сказал я.

Он было нагнулся, но лодка качнулась, и Зацепчик в страхе отпрянул назад.

— Черт с ней, — сказал он. — Ищите чемодан...

— Что? — На него неприятно смотреть. Он посинел, трясется.

— Чемодан ищите... Вернее, лодку. Чемодан привязан к ней.

— А что еще было?

— Это не имеет значения. У меня чемодан, в нем все...

— К берегу, к берегу, — машет нам рукой Мозгалевский. Он стоит на маленьком островке — с одной стороны Элгунь, с другой — проток. Островок гол: ни травинки, ни куста.

Мы пристали к берегу. Мозгалевский, плотненький, в черной кожаной куртке, напряженно смотрел в бинокль.

Подошла лодка Соснина. Скрежеща, вползла на берег. Помначпохоз, стоя, сказал:

— Ваша лодка, Тимофей Николаевич, обнаружена.

— А чемодан? — сразу взбодрясь, спросил Зацепчик.

— Лодка под корягой. Глубоко. Поедемте, нырнете...

— Что вы! Я не могу. Я и так уже себя плохо чувствую... Там у меня есть бутылка водки. Тому, кто достанет чемодан...

Я видел, как Бацилла отозвал Мишку Пугачева, и через минуту Мишка уже говорил:

— Я поеду.

Мы быстро мчимся вниз. Спустились на километр и остановились у большой черной коряги. Рядом с ней торчит из воды корма лодки Зацепчика. Подъехали к ней, держась за корягу, стали подымать утопленницу. Вода ревет в корнях коряги, обдает нас брызгами и, урча, проносится дальше.

— Сначала надо достать вещи, а то сломаем лодку и все пропадет. Миша!

Вода холодна. Свеж вечерний воздух.

Мишка Пугачев разделся. Опустился в воду меж лодок. Нырнул. И скоро показался.

— Есть чемодан. Давайте веревку... — И опять ушел в воду. Теперь его не было долго. Вынырнул. — Дайте нож, у него привязан... не развязать... — И снова скрылся с ножом. Прошло не меньше минуты, и Мишка, цепляясь за борт руками, вылез из воды. — Тяните.

И вот чемодан показался из воды.

— Григорий Фомич, там водка есть, мне ее, — сказал Мишка, трясясь от холода. Он сидел скорчившись.

— Хорошо. Что есть еще в лодке?

— Сейчас посмотрю, — и Мишка опять нырнул. — Больше ничего нет, — еле выговаривая синими губами, сказал он, появляясь из воды.

Стали тащить лодку, но сразу, же поняли: бесполезно, нос лодки был разворочен.

— Ремонт исключен, — определил Соснин, пуская лодку на волю реки, и, подумав, многозначительно проговорил: — Там бабушка в кожаном кресле, как изваянье страшна, слепая, сидит без движенья, и слова не молвит она.