Уилбур Смит - Весы смерти

Рас, не отрывая глаз от огня, кивнул, а когда Грегориус умолк, заговорил ворчливым, недовольным тоном.

— Это знамение, я по-другому это и не рассматриваю. Слишком долго слушал я советы англичанина, слишком долго сдерживал пламя, бушующее у меня в груди, слишком долго я отступал, как трусливый пес. — Он снова мучительно закашлялся. — Хватит бегать от врага! Пора сражаться! — Приближенные раса гневно заворчали и придвинулись к нему. — Иди к своим людям, разбуди их. Пусть огонь зажжется в их душах, пусть сталь засверкает в их руках. В бой мы пойдем, как ходили сто лет назад, тысячу лет назад. Скажи им, пусть слушают мои боевые барабаны. — Сдержанный рев вырвался из глоток приближенных при этих словах. — Скажи им, что барабаны зазвучат на рассвете, а когда умолкнут, мы пойдем на врага.

Рас поднялся и стоял перед ними обнаженный, одеяло с него упало, старческая грудь ходила ходуном от бурлившей в нем ярости.

— Я, рас Голам, выйду на врага и погоню его обратно в пустыню, опрокину в море, откуда он явился. И каждый, кто называет себя мужчиной, кто называет себя харари, пойдет со мной…

Голос его утонул в воинственных кликах его офицеров, и рас засмеялся раскатистым, почти безумным смехом.

Один из приближенных протянул расу кружку с теем, он осушил ее залпом и перевернул над костром.

Грегориус встал и успокаивающим жестом положил руку на плечо старика.

— Дедушка…

Рас повернулся к нему, его глаза в склеротических прожилках горели бешеным огнем.

— Если ты хочешь сказать мне жалкие женские слова, то проглоти их, и пусть они забьют тебе легкие, пусть обратятся в яд.

Рас посмотрел на внука, и Грегориус вдруг понял.

Он понял, что собирается сделать рас. Он был стар и мудр, он знал, что его мир уходит, что враг слишком силен, что Бог отвернулся от Эфиопии, что мужественное сердце и крепкая рука уже ничего не значат, что его ждет поражение, позор и рабство.

Рас выбрал другой путь. Единственный, который у него оставался.

Молния взаимопонимания сверкнула между стариком и юношей. Глаза раса смягчились, и он потянулся к Грегориусу.

— Но если и в твоей душе горит огонь, если ты встанешь рядом со мной, когда умолкнут барабаны, тогда — на колени. Я дам тебе благословение.

Вдруг Грегориус почувствовал, что вся его сдержанность, вся осторожность куда-то испарились, сердце его взмыло, как орел, охваченное древней радостью воина.

Он опустился на колени.

— Дай мне свое благословение, дедушка! — вскричал он, и рас возложил обе руки ему на голову и произнес библейские слова.

Что-то теплое и мокрое упало Грегориусу на шею, и он в изумлении поднял глаза.

По огрубевшим морщинистым щекам текли слезы и капали с подбородка: старый рас не стыдился своих слез.

Вики Камберуэлл лежала лицом вниз на грязном земляном полу в покинутом шатре на окраине горевшего города. На полу кишмя кишели вши, они ползали по ней, и ее кожа горела от укусов.

Руки ее были связаны сыромятными ремнями, ноги тоже.

Она слышала гул пожара, слышала, как иногда с грохотом обваливается какая-нибудь крыша. Слышала, как снаружи дико хохочут галла, пьяные от крови и тея, как изредка вскрикивают пленные харари, избежавшие страшной бойни лишь затем, чтобы потом послужить развлечением воинам, соскучившимся от долгого ожидания — рас Кулла не торопился в захваченный город.

Вики не знала, как долго она лежит в этом шатре. Ни рук, ни ног она не чувствовала — так туго они были связаны. Ребра болели от удара прикладом, ледяной холод горной ночи пронизывал все ее тело, она продрогла до мозга костей, ее трясло, как в лихорадке. Зубы у нее стучали, губы посинели, но шевельнуться она не могла. Любая попытка переменить положение пресекалась ударом приклада или пинком.

В конце концов разум ее помутился, это был не сон, поскольку она, как сквозь вату, слышала, что происходит вокруг, а скорее забытье — она потеряла чувство времени и не так остро ощущала холод и боль.

Вдруг снаружи зашумели, сотни голосов возбужденно завопили, как толпа в цирке. Стражи подняли ее и поставили на ноги, один из них наклонился и разрезал ремень на ногах, потом выпрямился и разрезал второй ремень. Она застонала от страшной боли, когда кровь хлынула в онемевшие члены.

Ноги ее подкосились, она бы упала, но грубые руки подхватили ее и поволокли к выходу. Снаружи толпа запрудила узкую улицу. Когда Вики появилась, задние стали напирать, и вся эта грозная масса с кровожадным ревом подалась вперед.