Иван Недолин - Долина роз [Приключенческая повесть]

Осень была сухой, зима — малоснежной, весна — холодной, затяжной. Прошлогоднего наводнения не повторилось, озеро едва вышло из берегов.

Николай Дубов за зиму опустился, оброс. Он не работал, почти совсем бросил читать, большую часть времени проводил в постели или в бесцельном хождении по комнатам.

Радио приносило с «Большой земли» новость за новостью. В стране провозглашена новая экономическая политика. В ряде областей народно-хозяйственной жизни допущен частный капитал, разрешена свободная торговля. Слово НЭП доносилось до нас все чаще.

Эти новости оживляли Николая Дубова. Временами он вступал в споры с отцом:

— Поймите, инженер Кудрявцев, сидеть теперь в долине отрезанными от мира нет смысла! Страна в развалинах, хозяйственные трудности не по силам новой власти. Кончилась война, кончаются и большевистские эксперименты. Реставрация капитализма в России неизбежна!

Отец с сожалением смотрел на доморощенного философа:

— Ничего-то вы не поняли в революции, Дубов! Но даже и спорить с вами не хочется. Реставрация! Выдумал тоже! Реставрация! Уж не вы ли приметесь реставрировать капитализм? Э-эх, связался я с вами!..

Николай Дубов пытался еще что-то говорить, но его никто уже не слушал. Тогда он нахмурился, замолк и еще больше стал от всех сторониться.

Между тем, отец, видимо, и сам решил, что пора покинуть долину и вернуться туда, к людям. Он проверял упряжь, увеличил порции рациона лошадей… Часто советовался с Ахметом, с Фомой Кузьмичом…

Полевые работы тем временем шли полным ходом. С утра до вечера мужчины были заняты, в доме хозяйничала Марфуга и около нее Люба. Я тоже помогал взрослым и дома и в поле. Не работал один Николай.

Однажды, возвратившись с работы, мы не застали его дома.

— Уехал на охоту, — сообщила Марфуга. — С утра уехал. Ружье взял с собой, мешок. Верхом уехал.

— Уж не совсем ли он уехал? — прищурился Фома Кузьмич.

— О чем забота? — отозвался Ахмет. — Уехал — туда и дорога.

— Нам с ним все равно не по пути, — вставил отец. — Управимся вот тут и тронемся всем гуртом.

Но к вечеру прискакал Николай — сам не свой, сильно расстроенный.

— Пропали! — простонал он, с трудом слезая с коня.

— Почему пропали? — спросил отец.

— Пещера…

— Что с пещерой?

— Залита водой!..

Отец вскочил на коня и понесся к пещере. Забежав на скотный двор за лошадьми, мы последовали за ним. Вскоре и мы были возле пещеры. Николай был прав: поток вливался в пещеру медленно, уровень воды повышался с каждой минутой.

Отца мы застали стоящим безмолвно у воды. Голова его была низко опущена. Поседевшие волосы блестели под солнцем, фуражку он держал в руках.

— Произошло несчастье, — глухим голосом сказал он. — Вход в нижний грот пещеры завалило… Помните тот камень? Случилось то, чего я так боялся. Камень сорвался, завалил нижний ход пещеры. Вода устремилась вверх…

— Значит, верхняя пещера залита водой? — спросил я.

— Конечно… А как же иначе?

— В таком случае ход из долины отрезан?

— Пока вода не спала — да…

Так мы стали пленниками Круглой горы.

Перед рассветом нас разбудил выстрел. Последний отпрыск фамилии Дубовых покончил расчеты с жизнью. Николай Дубов застрелился.

Дни шли за днями медленно, похожие друг на друга, как две капли дождевой воды.

В солнечном сверкании, шуме ручьев шествовала весна, принаряженная, как невеста, в зелень и цветы.

Знойное, яркое, сытое от зелени, тепла, цветов и плодов — проходило лето.

В нарядной багряной листве лесов, померкших трав и цветов, в туманной фате, печальная, плачущая дождями, — тянулась осень.

Одетая в белоснежные одежды, буранная, долго-долго стояла зима.

И так — год за годом…

Мы, горстка людей, отрезанных от всего мира, старались не падать духом. Как будто бы мы сыты, всего у нас в достатке, жилище у нас хорошее, все есть. Не хватало нам одного: людей, общества, друзей, народа. Мы потеряли бы счет времени, часам, дням, числам, годам, если бы не дневник, который издавна, с юности своей, вел отец, и если бы не мой дневник, который я вел, подражая отцу и ежедневно проставляя дату. Мы чувствовали бы себя заживо погребенными, если бы не радио. Звуки его приняли для нас особый, волнующий интерес, в них трепетали последние нити общения с миром, с «Большой землей».

Нам угрожала опасность опуститься из избытка свободного времени, от отчаяния. Энергия и знания отца, поборовшего упадок духа после суровых испытаний, трудолюбие простых людей, делящих с нами дни и годы одиночества, спасли нас от этого. Мы с Любой росли, учились, обогащали свой ум, закалялись в труде, впитывали все, что давали нам широкие знания отца, книги, музыка, мастерство наших друзей.