Михаил Колесников - Перстень вьюги [Приключенческая повесть]

Старый, заброшенный маяк с разбитым фонарем стоял на самом краю обрыва. Отсюда, с высоты, открывался хороший обзор на всю бухту Синимяэд, что в переводе с эстонского значило «бухта Голубых гор». Собственно, гор здесь не было. Лишь с моря рыбаки могли принимать за горы окаймлявший всю бухту глинт — высокое плато, обрывающееся к морю. Только в западной части бухты, между подножием глинта и морем, шла широкая, покрытая щебенкой и гравием полоса. Здесь-то и находилась база военных кораблей.

Матрос Василий Бубякин проходил службу на эскадренном миноносце «Непреклонный». Бубякин был человеком общительным, за два года службы, еще в Кронштадте, в экипаже, обзавелся друзьями на многих кораблях. А здесь, в бухте Синимяэд, тоже перезнакомился со всеми. Когда по вечерам на пирс приходили парни и девушки из окрестных поселков и хуторов, Бубякин встречал их всех как добрых друзей, развлекал шуточками и игрой на баяне. Иногда сам танцевал вприсядку, выделывая, к восхищению девчат, немыслимые коленца. Хуторских знал по именам — Рудди, Юри, Альма, Ильма, и они как-то выделяли его из массы остальных моряков, запросто называя «наш Василь». Да и трудно было не выделить Бубякина, не заметить его: богатырское сложение, огромные ручищи, немного тяжеловатое, по-своему красивое лицо — таким и рисуется воображению многих настоящий, потомственный моряк. Человек словно бы специально родился для моря.

И мало кто знал, что море Бубякин впервые увидел, когда его призвали на флот. Он родился и вырос в сибирской тайге. До призыва работал на руднике: был молотобойцем, заведовал складом взрывчатых веществ. В сезон белкования ходил на охоту.

Море сразу поразило его своей необъятностью и беспокойной силой. В свободный час он любил подниматься на заброшенный маяк и отсюда, с верхней галереи, наблюдать за игрой желто-зеленых волн. Иногда чайки поднимались вровень с Василием и бесшумно падали вниз. Далеко в южном направлении убегала песчаная полоса, манила к себе своей неизведанностью и пустынностью. Блистало солнце, к нему летели крикливые белые птицы, ветер относил их в слепящий простор, в дрожащий мираж. Расплавленный воздух обтекал маяк со всех сторон, случались дни, когда море бунтовало. Могучие валы светло-зеленой пенистой воды разбивались о каменную стену, глинт гудел, пел, все вокруг было наполнено грохотом и гулом. Корабли стояли в глубине бухты, белоголовые волны не добирались до них. В такую погоду чайки прятались на верхней галерее маяка. Матроса они не боялись, все время кричали «охохо». Рыбаки торопились укрыть от шторма свои катера, доверху нагруженные салакой. В любую погоду Василий любил наблюдать за морем. И порой ему чудилось, будто он смотрит сверху на раскинувшуюся во все стороны тайгу, такую же обширную и беспокойную.

Он тосковал по родным местам. Смотрел на море, а видел пронизанные синим туманом распадки, волнистые отроги хребта, покрытые щетинистыми соснами и лиственницами, бревенчатые домики рудничного поселка и карьер, напоминающий большую воронку. На уступах карьера — работающие экскаваторы, на верхних площадках — длинная вереница вагонов-самосвалов. Красноватая пыль висит над забойными путями, над экскаваторами. И приятней той пыли нет ничего на свете…

Василию припомнилась последняя весна на руднике. По склонам сопок и в самом лесу цвел багульник. На озере еще плавал лед, почки у берез только-только начинали зеленеть, а багульник цвел. Тогда казалось, что по всей тайге стелется сиренево-розовая дымка. Были еще крупные золотисто-желтые цветы, дрожащие, как слеза, от малейшего ветерка. По утрам гулко стучал дятел. Стучал короткими очередями, дробный звук разносился далеко по окрестностям.

Прощаясь с тайгой, Василий забрел в кедрач — в самый дикий, самый угрюмый уголок леса. И здесь он к своему удивлению увидел Катю Твердохлебову. Девушка прерывисто дышала, густой румянец заливал ее смуглые щеки.