Михаил Ляшенко - Из Питера в Питер. Повесть

Ларька нехотя пожал плечами.

- Из Питера?

- Да.

- И никакой связи с домом, ни одного письма?

Ларька снова дернул плечом… Командир зачем-то передвинул вперед холщовую сумку, висевшую у него на боку.

- Твоя как фамилия?

- Ручкин.

- Ручкин… - повторил командир и медленно отодвинул сумку за спину. - А зовут, значит, Илларион, - продолжал он, всматриваясь в Ларьку, и тот только теперь увидел, что лицо у командира хоть и молодое, но очень усталое… - Ну, ничего, Илларион. Самое трудное позади. Остались недели! - Глаза у него снова весело вспыхнули. - Понимаешь, не годы, не месяцы, а недели! Чтобы доколошматить белых! Навсегда! Так, чтоб от Тихого океана до Балтийского моря, от Владивостока до Петрограда - все наше! - Он с маху ударил Ларьку по плечу маленькой, но крепкой рукой. - Революция пошла в Европу! В Венгрию! В Баварию! В Словакию! Там Советские республики…

- Мировая? - прошептал Ларька.

- Поднимается рабочий класс во Франции! В Англии! В Соединенных Штатах! Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма! - говорил командир все звонче, и даже тот партизан, который смотрел за лошадьми, оставил их и подошел вплотную, приоткрыв рот от внимания. А бородатый, который привел сюда Ларьку, восторженно улыбался командиру и кивал головой…

Ларька невольно расправил плечи, не спуская глаз с командира, ожидая его команды «По ко-оням!». Но тот молчал, глядя вперед блестящими глазами, а потом, остывая, заговорил будничным тоном.

Партизанский командир не только расспрашивал Ларьку о самых что ни на есть пустяках, но и бесцеремонно разглядывал его, не отводя быстрых, насмешливых глаз.

Он расспрашивал о том, где и как ребята спят; в чем одеты; о питании; есть ли больные; был ли тиф; где они моются в пути; как развлекаются в свободное время; успешно ли занимаются.

К крайнему удивлению Ларьки, командир назвал с десяток ребячьих фамилий и имен, в том числе Колчина Аркадия, Дудина Михаила, Гольцова Владимира, Обуховой Екатерины, Савельевой Лидии, и подробно разузнал, как они себя чувствуют, учатся, сильно ли тоскуют по дому.

- Мы все хотим домой, - скупо отвечал Ларька. Ему не терпелось самому о многом расспросить и еще раз услышать то, что командир сказал ему вначале про мировую, но не получалось…

- Это кто? - спросил командир, заметив Круков.

Ларька объяснил, сказав, что они подходящий элемент, хотя вообще, конечно, ничего не понимают в мировой революции и все хотят сгладить одной добротой…

- Значит, добрые? - неожиданно холодно спросил командир.

- Очень добрые, - пожал плечами Ларька.

Между тем Круки подошли. Впереди, без тени страха, двигалась Энн Крук; ее круглые глаза светились от любопытства. На шаг за ней следовал Джеральд, так, будто шел не по тайге, а по асфальту.

Командир заговорил первым:

- Здравствуйте. Я знаю, что передо мной миссис и мистер Крук. Сожалею, что не могу представиться… Я уполномочен передать, вам, господа, благодарность Советской власти за то, что вы сделали для наших детей.

Круки переглянулись.

- Мистер Крук очень тронут, - пробормотала миссис Крук, - но он не понимает…

- Что именно непонятно мистеру Круку?

- Вы сказали - Советской власти…

- В России волей народа установлена повсеместно Советская власть, господа! Совет Народных Комиссаров - это наше правительство.

- Но оно в Москве! За тысячи верст отсюда…

- Да, Россия велика, - согласился командир. - И она советская, большевистская, господа.

Чувствуя великое облегчение, торжествуя, Ларька улыбался, глядя на Круков. Командир покосился на него с одобрением и продолжал:

- Москва и Петроград очень беспокоятся о детях. Мы надеемся, что ваше длинное путешествие близится к концу. Нам было поручено разыскать ваш эшелон, при возможности повидать хоть кого-нибудь из детей и передать вот эти несколько десятков писем…

Ларька замер, глядя, как он из холщовой пастушьей сумки достает пачку писем. И тут же понял, что ему письма нет, потому что командир ни разу не назвал его фамилию… На какое-то время Ларька перестал слышать, о чем говорят…

- Нам поручено было разузнать о детях и передать эти сведения, - услышал он потом… - Времени у меня нет. Что мог, я сделал. Прощайте, господа. Прощай, Илларион. - Он взял недвижную Ларькину руку и сжал ее в горячей ладони. - Знаешь что? - оживился он, не выпуская Ларькину руку. - Напиши быстро несколько строчек матери. Пошлю со своим донесением, может, дойдет… - Командир протянул Ларьке огрызок карандаша и записную книжку, открыв ее на чистом листе.