Михаил Ляшенко - Из Питера в Питер. Повесть

Мальчики с восторгом неслись по лесу, каждую секунду предлагали Смиту достойную цель, призывая его стрелять. Но он хоть и держал ружье в руках, до сих пор не выстрелил ни разу.

- Неловко, - растерянно улыбнулся он ребятам. - То будет не охота - бойня… Какой богатый край!

Он прислушивался к каждому звуку и говорил с нежностью:

- Дикие гуси… А это зовут журавли.

- Кого?

- Наверно, отставшего. Или радуются знакомым местам.

Он показывал им следы волка, лисицы, дикого кабана… А на заячьи следы не стоило обращать внимания, потому что зайцы, как утки, то и дело выскакивали где-нибудь рядом и не очень-то пугались, с любопытством рассматривая охотников.

- Говорят, их тут раньше не ели, - усмехнулся Ларька. - Небось теперь едят.

- Хотите зайчатины? - спросил Смит. - А сумеете приготовить?

Ребята переглянулись, но даже Аркашка не решился брякнуть, что справится с таким делом…

Тут было словно другое царство, не человечье, а утиное, журавлиное, заячье, может, и волчье. И хотя мальчики совсем не разбирались ни в следах, ни в звуках, им вдруг показалось, что здесь все понятнее, чем у людей. А Майкл негромко пояснил:

- Это лапа лисицы. Смотрите, какой свежий след. Тут она кралась, а тут прыгнула! Рядом - лапа утки. Похоже, лисица позавтракала утятиной…

Потом он предложил Ларьке попробовать дойти с завязанными глазами до старой сосны, стоявшей отдельно, на пригорке.

- Чего тут идти? - усмехнулся Ларька. - Шагов шестьдесят, ну, семьдесят…

- Если дойдете, - вежливо сказал Смит, - отдаю вам на целый день ружье, будете охотиться, как хотите…

- Давайте лучше я! - огорчился Аркашка.

- Потом - вы.

- Потом не будет, - весело сказал Ларька, и с завязанными глазами зашагал прямо к сосне.

Он шел уверенно, высоко поднимая ноги, и Аркашка сердито думал, что опять повезло Ларьке, а не ему. Но тут начало твориться что-то непонятное. Ни с того ни с сего Ларька стал загребать вправо. Аркашка, недоумевая, взглянул на Смита. Тот жестом велел молчать. А Ларька, посвистывая, уверенно шагал вперед, и все дальше уходил от сосны. Наверно, он считал шаги, потому что, отмерив шагов полтораста, стал идти потише… Тогда Майкл сказал:

- Снимите повязку!

Ларька сорвал, повязку и обалдел. Он стоял совсем недалеко от Майкла и Аркашки, спиной к сосне. Двигаясь, он описал почти полный круг.

- Дайте я! - немедленно потребовал Аркашка.

Он заранее торжествовал. Наконец-то утрет Ларьке нос. Пошел не спеша, вразвалочку, совсем не чувствуя, что так же, как и Ларька, отклоняется вправо…

Смит объяснил расстроенным мальчикам, что так получается у всех людей, кроме тех, кто научился ориентироваться в темноте.

- А вы умеете? - тотчас спросил Ларька.

Смит молча протянул ему шарф, чтобы завязать глаза. Ребята тщательно, сложив шарф в четыре слоя, завязали, проверили, нет ли щелок, велели опустить руки и не поднимать.

Но все равно, не сбиваясь ни на шаг в сторону, Майкл прямо подошел к сосне и положил ладонь на ее шершавый, мокрый ствол.

Конечно, и Аркашка и Ларька захотели немедленно научиться.

- Это умеют все разведчики, - кивнул Майкл.

Ларька и Аркашка быстро переглянулись.

- Какие разведчики? - спросил Аркашка.

- Скауты, - торжественно произнес Майкл. - Разведчик - по-английски скаут, забыли?

- Ах, скауты… - с откровенным презрением протянул Ларька.

Ему тотчас припомнился тот самый дом, рядом с дворницкой, где чуть не все мальчишки из приличных семейств были скаутами.

Но Смит ничего не заметил. Неожиданно он сказал:

- Через месяц мы все выезжаем на озеро Тургояк. Будем жить дикарями. Потребуется ваша помощь.

Услыхав, что опять куда-то ехать, ребята поежились. Ларька, не глядя на Смита, спросил:

- Далеко ехать?

- Километров за семьсот.

Они совсем пригорюнились. Смит улыбнулся:

- Но на запад! Ближе к дому! - и, останавливая все их вопросы, добавил: - Сейчас я все-таки подстрелю зайца. Мы попробуем его зажарить… Тогда и поговорим.

Но разговора не вышло. Они не понимали друг друга. Смит сердился, требовал послушания, хвастал своим опытом, знаниями… А Ларька жалел только об одном: со Смитом ему не справиться…

В Петропавловске несколько приоделись и учителя. Только Николай Иванович по-старому ходил в солдатской шинели и потрепанном картузе. С этого все и началось.

Шинель и фуражка его пока устраивали, но с обувью надо было что-то предпринимать. Сапоги окончательно сдали, прохудились не только подметки, но и верх. Николай Иванович долго терпел, потому что процедура любой покупки была для него мучением. Тут же следовало идти даже не в магазин, ибо в магазинах было пусто, а на рынок, прицениваться, торговаться, к чему Николай Иванович питал глубочайшее омерзение… Все-таки пришлось идти.