Юрий Гулин - Пять из шести

Каждый день, ровно один час, над нами изощренно издевались. Называлось это русским словом "политинформация". Проводил ее, разумеется, Макар, единственный в лагере человек, с которым нам было позволено общаться. Один час, ежедневно, мы с марксистко-ленинских позиций обсуждали политическую ситуацию, складывающуюся на континенте. Именно обсуждали. Макару было мало витийствовать самому, он требовал и от нас участия в дискуссии. Я старался за двоих, максимально облегчая Светины страдания. Однажды я спросил Макара: как сочетается марксистко-ленинское учение и убийство одним из его бойцов нашего товарища. Макар ответил буквально следующее: "Видишь ли, товарищ, боец о котором ты говоришь, поступил, конечно, неправильно. Я уже провел с ним разъяснительную беседу на эту тему. Но постарайся его понять. Парень несколько месяцев провел в застенках местного гестапо. Его пытали. Он был на волосок от гибели и спасся только чудом. С тех пор его иногда переклинивает. Видимо, твой друг подвернулся ему под руку именно в такой момент. Не суди его строго, товарищ".

Где-то после третей политинформации я начал догадываться, что Макар вряд ли искренне верит в то, о чем так пламенно говорит. Тогда, зачем ему это? Через нас мстит своему прошлому? А почему и нет? И кто они вообще, эти люди в лагере: верующие марксисты, истинные борцы с американским империализмом или беспардонные циники, скрывающие за популярными в Латинской Америке лозунгами какие-то иные цели? Чем больше я общался с Макаром, тем больше склонялся ко второй версии, по крайней мере, в отношении его.

Если я, побившись лбом об отчужденность со стороны обитателей лагеря, быстро прекратил все попытки завязать с кем-то из них контакт, то Светлана проявила большее упорство. И преуспела-таки. Все произошло на моих глазах. Среди мирного населения лагеря выделялась одна старуха. Бабка была явно не в себе. Часами сидела на одном месте и что-то бормотала под нос. Ее, как правило, не трогали. Но, как-то раз, один боец, из чисто хулиганских побуждений, толкнул старуху подошвой ботинка и захохотал, наблюдая, как та беспомощно возится в пыли. Стоявшая рядом со мной Светлана стрелой бросилась к старухе, помогла ей подняться и стала отряхивать пыль с ее одежды. Бойцу не понравилось, что у него отобрали игрушку, и он замахнулся на Свету прикладом автомата. Лишь резкий окрик вездесущего Макара остановил продвижение приклада. Светлана даже не посмотрела на камуфляжника. Бережно поддерживая старуху, она повела ее к месту обитания штатских. С тех пор между ней и старухой возникли отношения, которые Макар не счел нужным пресечь. На каком языке общалась Светлана со старухой, о чем они беседовали, для меня оставалось загадкой. На мой прямой вопрос Света ответила уклончиво, и я решил отвязаться, чтобы не тревожить по пустякам только-только оттаявшую душу.

Нас со Светланой к пленным, по большому счету, причислить было трудно, но настоящие пленники в лагере были. Где-то на третий день нашего пребывания сюда доставили трех изрядно потрепанных "гринго". То, что это американцы, я выудил из обрывков подслушанных разговоров. Их поместили в том самом помещении, куда первоначально определили меня и Свету. В отличие от нас их не выпустили. У двери постоянно стоит охрана. Более того, окно со стороны улицы занавесили куском ткани. Так что бедолаги сидят, наверное, почти в полной темени.

Вчера несколько бойцов развернули самолет. Пилот запустил двигатель, разогнал машину и буквально свалился вместе с самолетом за край уступа. Через некоторое время самолет показался вновь, и, быстро набирая высоту, исчез из виду. Камикадзе, блин!

Мои размышления прервал шум мотора. Самолет возвращался. Я поднялся с камня и пошел посмотреть на приземление. Летчик был точно асс. Шасси коснулись полосы почти сразу за краем уступа. Это позволило остановить самолет даже дальше от другого края, чем прошлый раз. То, что самолет встречал лично Макар, говорило о том, что покинувший борт пассажир является важной персоной. Не иначе, прилетел сам Гевара. Я поспешил к Светлане, чтобы поделить с ней новостью.

Гевара оказался еще одним русскоговорящим марксистом-ленинистом латиноамериканского разлива.

Начался разговор с привычной уже, по общению с Макаром, околореволюционной лабуды. И лишь потом была произнесена фраза, которая заставила меня насторожиться.

– Как вы думаете, товарищ Вяземский, почему для вас мы сохранили свободу передвижения, а американцев держим под стражей?