Владимир Сысоев - Первое задание

Наташа была непроницаема. Казалось, она переводила, не вникая в смысл разговора. Но это только казалось. Она знала, Демель скоро сорвётся. Концовка этих «душевных» разговоров была всегда одна и та же.

— Скажи, Тихон, — сказал Демель, — зачем ты так вызывающе себя ведёшь? По-моему, ты имел возможность убедиться, что мы можем быть великодушными.

— Что-то я не припомню такого случая.

— У тебя короткая память, а это не есть хорошо, — сказал Демель по-русски и продолжал на своём родном языке: — Ты ударил немецкого солдата и не понёс за это наказания.

— Вы это серьёзно?

— Конечно. Старший лейтенант Гердер предотвратил расправу, а он мог этого не делать.

— Пожалел волк кобылу — оставил хвост да гриву.

— Всё паясничаешь, а мне хочется поговорить с тобой серьёзно. Почему ты так непримирим, на что ты надеешься?

Тихон удивлённо посмотрел на майора и, потирая больную губу, тихо сказал:

— Хочешь серьёзно? Слушай!

— Со старшими нужно говорить вежливо.

— Но любовь хороша, когда она взаимна.

— При чём тут любовь! Я говорю о вежливости и воспитании!

— Вы о воспитании? А случайно это не шутка?

— Нет.

— И палач может быть вежлив и воспитан?

— Конечно.

— Убийца — есть убийца! Как он ни рядись, лучше от этого не станет!

— Но тогда и коммунисты тоже убийцы?

— Нет! Мы убиваем палачей — значит, боремся со смертью.

— А разве ты коммунист?

— А вы этого ещё не поняли?

— А конкретнее.

— У нас все коммунисты.

— Это только громкие слова.

— Нет, это не только слова, это — факт, только он вам не по нраву, вот вы и не хотите его признавать.

— Хорошо, Тихон, это пустой разговор: мы останемся каждый при своём мнении. Ты лучше ответь на мой вопрос: на что ты всё-таки надеешься?

— На что я надеюсь, да? Я не надеюсь, а твёрдо уверен, что очень скоро мы погоним вас со своей земли, и всем вам будет крышка!

— Стоп! — резко перебил его Демель. — Ты слишком увлёкся! Кроме того, я совершенно не разделяю твоего мнения, я уверен в обратном. Я тебе разрешаю, — уже с откровенной злобой продолжал он, — докажи свою правоту.

— Что доказывать, вы и сами знаете, что я прав.

— Это не доказательство! — уже закричал взбешённый Демель. — Ты давай аргументы! Истина только тогда живёт, когда она доказана! А это пустая болтовня! Я уверен в нашей победе!

— Дело ваше! Будильник прозвенел, а будете вы вставать или ещё понежитесь, это уж не моё дело.

Демель с шумом встал. Глаза его сверкали, ноздри раздувались.

— Сколько тебе лет, философ? — сквозь стиснутые зубы прошипел он и, выйдя из-за стола, подошёл вплотную к Тихону.

— Пока — двадцать два, — стараясь быть спокойным, не вставая, ответил Тихон, понимая, что беседа с ним подходит к концу.

— Почему — «пока»?

— Потому что потом будет двадцать три и так далее.

— Не будет!

Тихон насмешливо посмотрел на взбешённого гестаповца и, не повышая голоса, сказал:

— Не надолго же вас хватило, господин майор. Не пугайте, мы не робкого десятка! Я умру, но от этого ничего не изменится. Нас много…

— Всех перебьём! Уничтожим! — Демель уже не мог владеть собой. — Быдло! Стадо баранов! Подумаешь, партизаны! Герои! Ослы вы, а не герои! Наш человек в отряде командует вами, а вы подчиняетесь. Плебеи! — Демель судорожно задохнулся и в изнеможении умолк.

— За откровенность спасибо, — грустно проговорил Тихон. — Очень жаль, что ваша информация останется не до конца оценённой. Но ничего. Наступит время, когда вас, фашистов, и немцы проклинать будут, не только мы.

— Увести мерзавца! — яростно процедил Демель. — И расстрелять сегодня же ночью. А чтобы не обижался на немцев, пусть расстреляют русские, — пусть поймёт, что не все они коммунисты!

Поздней холодной ночью со двора районного отделения гестапо медленно выехал грузовик. В кузове, окружённый тремя полицейскими, сидел Тихон. Майор Демель сдержал своё слово: партизана везли на расстрел русские, жизнь его оборвёт русская пуля, посланная из русской трёхлинейки.

Темно.

Тихон не видит лиц своих палачей и не пытается их разглядеть. Перед отправкой на расстрел его сильно избили. Особенно старался угрюмый солдат со шрамом через всё лицо, которому Тихон накануне выбил зуб. Болело всё тело. А голова казалась расчленённой на несколько частей тонкими металлическими заслонками, которые, как мембраны, колебались и звенели при каждом толчке автомобиля. Он не хотел да и не мог ни о чём думать.

Тихон сидел на небольшом деревянном ящике, уперев локти связанных рук в колени и беспомощно положив распухшее лицо на свои грязные кулаки.