Владимир Сысоев - Первое задание

— Да, да, он самый. Как это ты сказал про него вчера: «Вполне приличный молодой человек». Так, кажется?

— Но это же подлость! Это не укладывается в моей голове.

— А прочие их дела укладываются?

— Нет, ты подожди… Как же это? Как можно? Это же страшная подлость.

— Заладил как попугай, — жёстко отрезал Иван Фёдорович. — Подлость да подлость! Неужели ты до сего времени не понял, что сам по себе фашизм — сплошная гадость и сплошная подлость? И что приспешники его — цивилизованные звери, бешеные и кровожадные? И мы для них не люди вовсе, а… рабочая скотина.

Иван Фёдорович умолк как-то сразу, поняв, что слова его Михаилу Петровичу больше не нужны.

— Не сомневайся во мне, Ваня. И не нужно больше ничего, — тихо проговорил Михаил Петрович. — Я сделаю всё, что в моих силах.

Тихон получил сильную затрещину и, ничего не видя, кроме зелёных, плавно расплывающихся кругов, скатился по крутым деревянным ступенькам в подвал. Сначала он лежал без движения. «Опять влопался, — как в тумане пробежала мысль. — Вот и всё, живым отсюда не выбраться».

Тихон явно слышал своё сердце, оно стучало часто и громко. Дёргало, как нарыв, разбитую, распухшую губу. Тихон с трудом поднялся на ноги, огляделся. Его тюрьмой было небольшое, низкое помещение с грязными холодными стенами и кирпичным сводчатым потолком. Сверху в единственное маленькое оконце узкой полосой проливался тусклый свет да в дверные щели из коридора проникали яркие лучи от электрической лампочки.

— Дворец неважнецки освещён, зато все другие удобства налицо, — неслышно прошептал Тихон. Он криво усмехнулся, сел на рассохшийся, скрипучий топчан и, качнувшись на нём несколько раз, добавил: — Барский гарнитур — остатки прежней роскоши. — Но эти пустые слова не успокоили его. Напрасно он хотел обмануть себя. Шутить не хотелось. Одна мысль безжалостно сверлила мозг: «Это конец!» Тихон замер, ему стало страшно. А время, казалось, не двигалось. Вдруг Тихона забил озноб. Мышцы, не чувствуя над собой власти, сокращались, дёргались в такой дикой пляске, что перехватывало дыхание. «Ну, раскис совсем», — щёлкая зубами, подумал он, будто упрекая кого-то, лёг на топчан и укрылся телогрейкой. Вскоре озноб прекратился, стало теплее, и — молодость взяла своё — Тихон незаметно заснул. Сон был крепким и долгим, таким, что, проснувшись, Тихон первое время не мог понять, где он. Придя в себя, встал, размял онемевшее тело и вновь почувствовал силы, готовность к борьбе. Отдохнувшие мышцы приятно ныли, прося работы.

В окошко теперь пробивался яркий солнечный свет, будто раскалённый добела брус металла повис во мраке. Во дворе, передравшись, зашумели воробьи. Громко, будто осуждая забияк, несколько раз подряд каркнула ворона. Тихон рванулся к окну, вцепился в решётку руками… «Бежать! Но как? При удобном случае? А будет ли он, этот удобный случай? Должен быть!» Тихону рисовались разные варианты побега: из камеры, с допроса и во время казни… Он никак не мог представить себя мёртвым. Все кто угодно могут быть убитыми, но он, Тихон, — никогда! «Как это не двигаться, не жить?!» Он внимательно рассматривал решётку. Круглые, в палец толщиной, ржавые прутья не оставляли никаких надежд.

Во дворе, прямо перед глазами Тихона простучали грубые подкованные сапоги. Донеслись обрывки немецкой речи. Послышался шум автомобиля, хлопнула дверца.

— Собираются, гады, — прошептал Тихон и вдруг решил, что его сейчас должны вызвать на допрос. Он напряжённо ждал — вот-вот откроется дверь — и поймал себя на мысли, что хочет этого. И дверь действительно отворилась, яркие лучи света выхватили Тихона из темноты. На уровне плеч узника показались две огромные ноги, и выросла фигура солдата.

— На, — добродушно сказал он, протягивая кусок чёрного хлеба и алюминиевый солдатский котелок, до половины наполненный жидкой похлёбкой. Тихон осторожно подошёл, взял у солдата еду и заглянул ему в лицо. Оно было злым. Тихон узнал немца — это он вчера вечером провожал его сюда и с большим знанием дела стукнул по затылку.

Солдат медленно выпрямился и посмотрел на Тихона. Но вот его правая нога пошла по дуге назад и, сделав большой замах, блестя подковкой на кожаном носке сапога, понеслась вперёд, прямо к подбородку Тихона. Реакция обороняющегося была мгновенной и точной — сапог просвистел мимо его уха. Солдат вложил в удар столько силы, что его по инерции рвануло вперёд, и он, потеряв точку опоры, с грохотом свалился по ступенькам на пол.