Андрей Черетаев - Сибирский Робинзон

Уминая пиццу и запивая её горячим чаем, я старался не думать о будущем. Зачем? Все трудности нужно преодолевать по мере их поступления. Вот в таком хорошем расположении духа я решил совершить экскурсию по аэропорту, вспомнив роман Хейли, который так и назывался: «Аэропорт».

И что за удивительное место — аэропорт! Сотни лайнеров и десятки тысяч пассажиров то прилетают, то улетают — и все это нужно организовать так, чтобы никто не замечал работы служащих аэропорта и, по возможности, никто никому не мешал. Всё крутится как в часовом механизме. Всё для людей. Кафе и рестораны — дорогие и не очень, на любой кошелёк. Десятки маленьких магазинов и ларьков, где продается все что угодно.

Я зашёл в один из таких магазинчиков, и вышел оттуда с целлофановым пакетом, где лежали: зубная паста и щетка, фляжка из «нержавейки», бутылка кубинского рома, а также крем для обуви и носки.

Ром пришлось переливать во фляжку в туалете. То, что осталось в бутылке, я лихо выпил, прямо из горлышка. Это значительно повысило мой жизненный тонус. Усевшись на унитаз, я скинул мокрые и вонючие носки. Брезгливо осмотрев их, отправил в мусорное ведро. Чертовски приятно было надеть новенькие, а самое главное — сухие, утепленные. Они пахли шерстью! Я надраил до блеска ботинки, сунул пасту со щеткой в один карман куртки, флягу — в другой.

Полупьяному, но с безукоризненно вычищенными ботинками, мне оставалось лишь дождаться начала регистрации на свой рейс. До вылета оставалось еще около шести часов, поэтому я нашел свободное местечко на втором этаже и немного прикорнул в жестком пластиковом креслице. Сквозь полудрему я прислушивался к объявлениям, но чуть было не прослушал то единственное, которое мне было нужно. Наконец, сообразив, что вскочившие со своих мест пассажиры — это мои будущие попутчики, я вслед за ними прошествовал до места досмотра пассажиров.

Работников аэропорта удивило отсутствие у меня багажа.

«Все свое ношу с собой!» — гордо ответил я на их недоумение. Мой вид, конечно, оставлял желать лучшего и даже мог вызвать подозрение, но, по-моему, это не повод для того, чтобы прилюдно оголять человека. Если бы всех шмонали так, как меня, то, поверьте, ни один самоубийца, ни шахид, ни герой Хейли не пронес бы на борт и крупинки взрывчатки. Однако даже шмон не мог испортить мне предвкушение полета!

Стюардесса приветливо встречала пассажиров. Я впервые летел самолетом, и все происходящее было для меня непривычным. Люди потихоньку рассаживались по своим местам. Я тоже сел. В иллюминатор было видно, как торопились опаздывающие.

«Скоро взлетим», — подумал я и закрыл глаза.

Минут через пятнадцать экипаж включил двигатели. По салону пошло равномерное гудение и едва ощутимая вибрация. Сознаюсь, мне стало как-то не по себе, даже страшно, но не так, чтобы захотелось бежать прочь. Это послужило своего рода сигналом, и народ принялся прикладываться к всевозможной алкогольной продукции, хотя некоторые уже были под мухой. В поездах люди пьют, чтобы скрасить скуку в пути; здесь же, как я понял, — от волнения, оторвавшись от земли (в прямом смысле слова), мы чувствуем себя беспомощными, оказавшимися во враждебной стихии. Люди потратили многие тысячи лет, чтобы освоить моря и океаны, но до сих пор у многих водная стихия вызывает страх. Что же говорить про воздушный океан, в который люди впервые поднялись, по большому счету, чуть больше ста лет назад. Если не считать изобретения братьев Монгольфье. Сколько же должно пройти столетий, пока мы освоимся здесь, на высоте?

«Вот поэтому в поездах запрещают пить спиртное, а в самолетах стюардессы сами предлагают! — думал я, смотря в след хорошенькой стюардессе. — Удивительно, что бортпроводницы при этом остаются трезвыми… В жизни всегда есть место подвигу!»

Посадка окончилась, и лайнер начал разбегаться по взлётной полосе. Непроизвольно вжавшись в сиденье, я ждал момента, когда самолёт оторвется от земли, ознаменовав для меня новую жизнь. Переведя дух, я с опаской и в то же время со жгучим интересом принялся рассматривать быстро уменьшающуюся землю. Вскоре наш самолет пробил облака и полетел над небесными полями.

«Боже мой, какая красотища!» — я был искренне восхищен увиденным.

Утреннее бирюзовое небо, украшенное бледной луной, казалось огромным океаном, а бледный горизонт — далеким пляжем. Но больше всего меня ошеломил пёстрый рассвет, который разноцветными полосами, от бледно-розового и желтого до ярко-красного, раскрашивал горизонт. От этого зрелища у меня перехватило дух.