Андрей Скоробогатов: Сибирская Рапсодия

На улице было достаточно тепло — всего минус пятнадцать по Цельсию. В такую погоду плевки не замерзают в воздухе. Вот когда в Сибири стоит настоящий мороз, минус шестьдесят — минус семьдесят, тогда лучше не плеваться. Сейчас в самом разгаре был август, и Тихон ходил в летних валенках.

Ржавый трамвай без стекол медленно ехал по серому, пустому Сибирску. Половина мужиков в салоне были уже пьяные, некоторые достали из-за пазухи балалайки и горланили веселые песни невпопад.

За окном проплывали угрюмые, крытые дощатым тротуаром и запорошенные снегом улицы городка. Лишь иногда по ним проходил мужик на лыжах или медведь. Тихону было скучно, и он решил послушать, чего говорят люди в трамвае.

На сиденье сзади о чем-то рьяно спорили двое выпивших ученых из НИИ.

— …Да ну ты брось!

— Да я тебе говорю, …, не прав был Эйнштейн! Эксперименты Майкельсона-Морли все доказывают, твою …! Пространство-время — это полная …!

— Не то ты говоришь, Соломоныч, …, не то. Эйнштейн — он, это, правильный был мужик, я его уважаю. Глупо отрицать, …, что время является четвертым измерением. Теория относительности — это как…

— Волки на рельсах, — уныло сказал из динамика прокуренный голос водителя, и трамвай остановился. — Приготовьте ружья.

«Странно, я думал, он уже выпил, — меланхолично подумал Тихон, заряжая ружье, которое каждый настоящий сибиряк всегда носит с собой. — И что-то волки рано в город пришли, обычно не раньше сентября».

Мужики в салоне прекратили играть на балалайках и тоже потянулись к ружьям. С улицы слышалось волчье рычанье, и Тихон высунулся в окно. Волки были большие и голодные, они окружили трамвай и норовили запрыгнуть в его более тёплое нутро. Мужики стали палить по зверью, через несколько минут трамвай качнулся и продолжил движение, переехав чей-то труп. Разговор сидящих сзади быстро наскучил, и Тихон стал вслушиваться к разговор сидящих спереди. Там притулились молодой парень с еще короткой бородой и зрелый мужик с бородою длинной и солидной. Молодой спросил:

— Кто такие женщины?

— А это, брат, такие существа в балете из телевизера, — сказал старший и погрозил пальцем для важности. — Они ходят без шуб и ружей, в Сибири они не выжили бы.

— Так вот оно что! Теперь тогда понятно. А зачем они нужны?

Старший прокашлялся.

— А вот этого-то не известно. Старики говорят, что сначала они были нужны людям для размножения, и потом только мужики стали сами появляться, без их помощи. Но что-то не верится в это. Взять вон медведей — они в город из леса приходят. Волки оттуда же. Циркачи и интуристы по железной дороге приезжают. Инопланетяне — те на энело. А люди — они как в Сибири жили, так и будут жить. И никакие женщины им для того не нужны.

Тихон, подумал, что знает о женщинах больше, чем эти два мужика — он ведь читал Толстого и Достоевского. Но зачем нужны женщины, он тоже никогда не мог понять. Отца-воспитателя у Тихона не было, он даже отчества не имел, и рассказать о подобных вещах ему никто не мог. О своем происхождении сибиряк знал мало, слышал только, что впервые в Сибирске его увидели на вокзале, и что тогда он даже не носил бороды. Избу, ружье и лыжи в горсовете выделили, работу нашли — так и живет.

Трамвай проехал мимо фабрики по заготовке дров и остановился у НИИ. Пьяные ученые вышли на улицу и пошли по широкой синусоиде в сторону длинного деревянного здания — без лыж, по сугробам. Тихону подумалось, что все ученые не умеют пить и рано пьянеют. С другой стороны, трезвыми они бы ничего не придумали… Да ну их, ученых этих!

В трамвай вошел толстый мужик с авоськами, снял лыжи и громко заорал:

— Водка, свежая водка!

У Тихона уже было с собой две бутылки, на утро хватит. Он сидел спокойно. Многие пассажиры поднялись с сидений и принялись меняться. Продавец заломил невиданную цену — одна кунья шкурка или половина нефтяной акции за две бутылки. Люди просили сбавить цену, но дядька не соглашался. В конце концов, один из мужиков не выдержал, набил торговцу морду, отобрал авоськи с водкой и стал передавать бутылки остальным. Продавца вместе с лыжами выкинули в окно.

Снова дощатые тротуары за окном, снег и ветер навстречу. На следующей станции в салон вошли двое, один из мужиков держал в руках большие тяжелые коробки, второй же был сослуживцем Тихона, Никанором Петровичем. Увидев знакомое лицо, Петрович заметно повеселел и, сняв лыжи, уселся рядом.