Александр Шейнин - Полынов уходит из прошлого

Честно говоря, мне с трудом верится, что это сельская больница. Весь день мы провели в ней. Я уже перестал чему-либо удивляться, даже тому, что одного тяжелобольного, рослого мускулистого крестьянина, как мне сказали, совхозного тракториста, Петр Николаевич распорядился на самолете отправить в Москву, в знаменитую Боткинскую больницу.

После осмотра больных, Петр Николаевич долго беседовал с врачами, рассказывал им о новых методах лечения, отвечал на многочисленные вопросы...

Обедали у Ольги Сергеевны. Пришел директор совхоза, усатый, подвижной и немного шумливый мужчина. Его зовут Константин Борисович. Очень интересный человек, в прошлом простой крестьянин.

Обед прошел в непринужденной беседе. Директор рассказал о совхозных делах, а потом заговорили о долгожителе. Его зовут Иван Кондратьевич, и он является местной знаменитостью.

— Как он себя чувствует? — поинтересовался Петр Николаевич.

— Работает, — ответил директор. — Об отдыхе и слышать не хочет. Уж мы с парторгом его уламывали, говорили — достойно на пенсию проводим, из области приедут, новый дом в безвозмездное пользование дадим, а он сердится, нужна мне ваша пенсия, я еще и сам заработать могу.

Я поинтересовался:

— Что же он делает?

— Бригадиром он в саду, женщинами командует... И ведь неплохо работает, в прошлом году по 200 центнеров вишен с гектара собрал...

— Вот так, Александр Иванович! — воскликнул Крюков. — Я бы на вашем месте не день здесь пробыл, а неделю, месяц... Это же поразительно. В 133 года..

— Нет, уже 134 стукнуло... Весь совхоз его чествовал, в областной газете даже статья появилась.

— Это поразительно... Просто не верится... В 134 года!..

— Вот завтра к нему съездим, сами убедитесь...

И действительно, на следующее утро за мной заехал Константин Борисович. Петр Николаевич был занят в больнице, и мы отправились вдвоем.

Та же машина, голубого цвета, понесла нас по совхозным полям. Заезжали на фермы, в мастерские, на кирпичный завод совхоза... Константин Борисович, не хвастаясь и не рисуясь, рассказывал о жизни, многочисленных заботах, о сложности огромного хозяйства. Потом директор приказал:

— Давай, Миша, в сад... К Ивану Кондратьевичу.

— Вы думаете он там? — спросил шофер. — Ведь сегодня воскресенье...

— Обязательно... Деревья опрыскивает...

В саду повеяло прохладой. Ровными рядами тянулись многолетние яблони, ветвистые вишни, нарядные груши с побеленными стволами.

На лужайке, где находились грубо сколоченный стол и несколько скамей, мы увидели коренастого, седого старика. Он что-то приказывал двум женщинам, державшим в руках опрыскиватели.

— А вот и сам Иван Кондратьевич, — проговорил директор, когда мы подошли. — Здравствуй, дед...

О возрасте его по внешнему виду судить было трудно... Передо мной находился пожилой человек, крепко державшийся на ногах, с редкими белесыми волосиками на круглой голове. Коричневатое, съежившееся лицо было гладко выбрито, и только подбородок, до самых губ закрывала густая серебристая борода.

Протянув мне руку, он прикрикнул на женщин:

— Чего глазеете?.. А ну делайте, что велел...

— Строгий у вас бригадир, — пошутил директор.

— Ничего... женится, подобреет.

Озорно расхохотавшись, женщины удалились.

— А что, бабоньки правду говорят? — пошутил Константин Борисович.

— Да ну их, пустомели, — незлобно ответил Иван Кондратьевич. — Сидайте, чем вас попотчевать?

Мелкими, неторопливыми шажками он удалился в крытый навес.

— Ну, как старик? — шепнул директор.

— Просто не верится, — только и сумел я ответить.

Иван Кондратьевич возвратился с большой глиняной миской и двумя ложками.

— Отведайте нашего совхозного меду...

Голос у него чуть дребезжал.

— Как дела, Иван Кондратьевич? — спросил директор.

— Да вот, нонче, полагаю, закончим...

Директор хлебнул пару ложек меда, от удовольствия крякнул и направился к деревьям.

Дед уселся, подвинул ко мне миску.

— Ешьте...

— Спасибо...

— Так вы, значит, врач... Заместо Петра Николаевича приехали?

Глаза старика глядели цепко.

— Нет... Он тоже здесь...

— Ах, сукин сын... И не заглянул.

— Обязательно зайдет... Как вы себя чувствуете, Иван Кондратьевич?

— Да пока ничего... До вашего брата не обращаюсь... Авось и помру без вашей помощи.

Он старчески засмеялся, обнажая рот, с двумя, правда не полными, рядами желтоватых, но довольно еще крепких зубов.

— Аппетит как? Что едите?

Лицо Ивана Кондратьевича сразу стало серьезным: