Александр Шейнин - Пропавшее ущелье

Щербаков тщательно готовился к отъезду. Дорога предстояла дальняя, но и увлекательная — к загадочному Памиру, где пытливых исследователей и альпинистов ожидали и опасности и всякие неожиданности. Михаил знал это по собственному опыту. Три года назад с группой заводских друзей он совершил трудное восхождение на безымянную вершину в восточной части Памира, закончившееся так трагически. Теперь его снова тянуло туда, но отнюдь не для того, чтобы первым взойти на неприступную вершину или открыть неизвестный еще пик. Другое волновало сейчас Щербакова. Среди необходимых вещей и снаряжений, приготовленных в этот вечер в дорогу, в прочно упакованном чемодане находилась самая дорогая для него вещь — высокогорный парашют, изобретению которого молодой инженер отдал несколько лет упорного труда. Первый в мире, первый в истории альпинизма высокогорный парашют!.. Было отчего волноваться, тревожиться, вновь и вновь переживать то неуверенность и сомнения, то радость возможной победы. Там, в краю гор, Михаил хотел испытать свое детище. В заводском доме за Савеловским вокзалом, где Щербаков занимал отдельную комнату, свет угас уже во всех окнах, когда он закончил сборы к предстоящему путешествию.

Утром Щербаков позвонил по телефону руководителю всесоюзной секции альпинистского спорта и, не здороваясь, спросил:

— Что нового?

— А, Щербаков, привет.

— Здравствуйте, Николай Семенович.

— Ты готов в дорогу?

— Да, — весело ответил Михаил, предчувствуя, что тот ему сообщит приятное.

— Отпуск получил?

— Сегодня.

— Смотри, все оформи… Если будут задержки, обязательно сообщи, поможем. Улететь можешь даже раньше, чем ты думаешь.

— Правда?.. Надеюсь, на Памир?

В ответ послышался приглушенный смёх Николая Семеновича.

— Конечно, не в санаторий на южный берег Крыма… В семь часов заходи, познакомлю с начальником геологической экспедиции Академии наук, к которой ты прикомандирован.

— Геологической экспедиции? — разочарованно переспросил Щербаков. — Что я там буду делать?

— Узнаешь, когда придешь… До вечера…

— Есть… Буду обязательно.

Весь день Михаил потратил на оформление отпуска; возвратившись к себе, он переоделся и в шесть часов вечера вышел на улицу. Чтобы сократить путь, Щербаков направился через переулок, начинавшийся длинным забором, за которым возвышались металлические стрелы башенных кранов.

Летний день догорал, но было еще довольно жарко. Михаил перешел на теневую сторону переулка и зашагал по тротуару. Неподалеку от поворота его внимание привлекли две женщины, стоявшие возле серого одноэтажного домика старинной архитектуры. Одна из них, в светлом платье в полоску с короткими рукавами и в красных босоножках на босую ногу, выглядела совсем молодо. Широкополая соломенная шляпа с малиновой лентой чуть держалась на ее коротко остриженных волосах. Другая женщина, в темно-синем платье, без головного убора, была пожилой, лет сорока пяти. Между ними стоял громоздкий чемодан, за ручку которого они то и дело брались и обеспокоенно оглядывались по сторонам, видимо, ожидая кого-то. До Михаила долетели отрывки их разговора:

— Пусти, мама, я пойду… Остается совсем мало времени.

— Подожди, Леночка, вот увидишь, он сейчас подъедет.

— Я опоздаю…

— Ну, тогда давай вместе.

— Нет, ты иди, тебе нужно на работу… Я сама…

Старшая не отпустила ручку. Они вместе подняли чемодан и, сделав несколько шагов, остановились.

Щербаков догнал их.

— Разрешите, я помогу, — сказал он. И, не ожидая согласия, взялся за чемодан. Женщины смутились, но взглянули на него с благодарностью.

— Спасибо, — произнесла старшая. — Вы нас очень обяжете… Дочка опаздывает… Мы заблаговременно вызвали такси, а его почему-то нет… До отхода поезда остается сорок минут.

Женщины едва успевали за энергично шагавшим Щербаковым.

— Вам на какой вокзал? — спросил Михаил.

— На Казанский, — застенчиво ответила девушка, испытывая неловкость перед незнакомым человеком.

— Тогда нам надо на основную магистраль. Там машин много, остановим любую… Пройдем через двор, тут ближе…

Щербаков и его спутницы подошли уже к раскрытым воротам большого дома, когда из-за угла вынырнула «Победа», опоясанная шахматными квадратами.