Александр Генералов: Грозовое ущелье

Осенью 1942 года, создав на Туапсинском направлении сильную группировку, немецко-фашистские войска предприняли попытку прорваться к побережью Черного моря. На перевалах и в глубоких ущельях Главного Кавказского хребта завязались ожесточенные бои. Многоголосым эхом отдавался в горах грохот сражений.

Теснимый гитлеровскими егерями, в извилистое, огражденное огромными скалами ущелье с бурным потоком внизу отступил небольшой отряд красноармейцев и краснофлотцев. Им нужно было пристанище, чтобы немного отдохнуть, набраться сил. Отряд состоял из остатков медсанбата и горстки бойцов, потерявших связь со своими подразделениями. Командование принял молодой военный врач Борис Лаптев. Он шагал, держась рукой за переднюю повозку, и время от времени оглядывался назад на двигающуюся следом колонну.

Смеркалось. В ущелье, словно в гигантской трубе, гудел ветер, было сыро, промозгло.

Военврач — плечистый русоволосый парень лет двадцати пяти — остановился у края небольшой площадки. К нему тотчас подошли военфельдшер Антонина Петряева, старшина второй статьи Петр Буряк и сержант Иван Оскольцев — весь командный состав отряда.

— Люди и кони обессилели, — хриплым простуженным голосом сказал моряк. — Надо объявить привал.

Он снял мичманку и осторожно отряхнул с нее высохшую грязь.

— Может, еще пройдем? — возразил ему Оскольцев, курносый приземистый крепыш с выправкой кадрового бойца. — Егеря, как волки, идут по следу.

— А вы что думаете, военфельдшер? — спросил Лаптев у девушки.

Военврач не увидел, а скорее угадал мучительную просьбу, написанную на ее осунувшемся лице. Ему стало жаль ее.

— Ладно, будем располагаться на отдых, — решительно сказал он. — Товарищ Буряк, пошлите своих ребят разведать, нет ли надежных укрытий для тяжелораненых. Их надо хоть немного обогреть, обязательно накормить горячей пищей, сделать перевязки.

— Есть разведать, товарищ военврач третьего ранга, — козырнул старшина.

— А вы, товарищ Оскольцев, возьмите на себя заботу о лошадях.

Весть об отдыхе мгновенно разнеслась по колонне. Все враз ощутили, что дальше идти невозможно. Уставшие, голодные люди приободрились. Даже раненые почувствовали себя лучше: невыносимая тряска на горном бездорожье вконец измотала их. Лошадям ослабили упряжь, они взмыленными мордами уткнулись в брезентовые торбы, громко захрустели овсом. Сладко пахнуло дымком костров, замаскированных выступами скал.

Выставив боевое охранение, командиры собрались на совет.

— Продовольствия и боеприпасов в обрез, — говорил Буряк, — нет проводника. Егеря загнали нас в каменный мешок.

— Это еще как сказать, — возразил Оскольцев, поправляя огонь в костре. — Я уверен: впереди должны быть наши части. Рано утром надо сниматься с бивака.

— А вдруг на пути никого не встретим? — возразил Буряк. — Сможем ли мы тогда самостоятельно пройти через горы?

— Трое раненых скончались, — печальным голосом сообщила военфельдшер. — От потери крови.

— Н-да, — крякнул Оскольцев, — так мы их всех по дороге растеряем. Что вы думаете на этот счет, товарищ военврач?

Лаптев молчал. Решение не приходило. С того момента, когда, смяв фланговое прикрытие дивизии, горнострелковые части фашистов обрушили свой удар на штаб соединения, все проходило в сознании Лаптева, как в калейдоскопе. Командир медсанбата, несколько врачей, медсестер и санитаров погибли сразу же, защищая раненых. Лаптеву с трудом удалось собрать вокруг себя часть медицинского персонала, погрузить раненых в повозки и, воспользовавшись тем, что внимание гитлеровцев было отвлечено боем с охраной штаба, вывести людей из-под огня.

Ориентируясь по компасу, Лаптев повел остатки медсанбата на юго-запад, стараясь нагнать какую-нибудь из своих частей. В пути к ним присоединилось несколько небольших групп красноармейцев и моряков. Полдня двигались, не останавливаясь. В пути отряд обстреляли с самолетов, а один раз — даже из горных орудий, по потерь не было. Однако с каждым километром люди все больше теряли надежду на скорую встречу с регулярными советскими войсками.

И вот теперь младшие командиры ждали его ответа. Но что мог утешительного сказать им военврач, ведь для него самого многое было неясно.