Анна Мурадова - Беглая книга

Дейрдре слушала, открыв рот. Она долго думала, что бы сказать такого ободряющего, но ничего кроме «Саш, ну ты держись теперь!» — придумать не могла. Впрочем, и этого было достаточно.

— А куда я денусь… — вздохнул Сашка, впервые, наверное, задумавшийся о том, что отец-то умер, а ему-то, Сашке, надо как-то жить дальше.

— Я только не понял. Его что, убили? — спросил Димка.

Сашка удивленно посмотрел на него, потом на Дейрдре, потом на потолок, потом — на Чудо-дерево и бессмысленно повторил.

— Его убили? Почему его убили?

— Сашка, да квартиру же твою ограбили!

— Ограбили. Да, ограбили. — Он говорил это так, как будто эта мысль только сейчас пришла ему в голову. — Да, я знаю, что ограбили. Иконы унесли. Бумаги.. Мои бумаги?!

— Ну да! Не отец же твой мебель перевернул! Он с утра еле на ногах стоял, я видел, как ты его на себе волок! Да он шкаф бы открыть не смог, вусмерть пьяный!

— Нет, ограбить, я понимаю, но отца-то зачем? Почему — убили-то? Он же просто водкой отравился.

— Нет, — сказал Дейрдре, — постой, Димка прав. Кто-то пришел и ограбил твою квартиру. Твой отец, если бы был в нормальном состоянии, постарался бы как-то этому помешать. А для того, чтобы он стал невменяемым, ему надо было крепко выпить. Наверное, подмешали чего-то в водку, типа снотворного… могло быть такое? А он этой смеси не выдержал, и все… — ей хотелось, чтобы Сашка хоть как-то вышел из отупения, начал осмысливать происходящее.

— В общем да, я тоже читал про такие случае. Значит кто-то пришел, отец открыл дверь… Она была открыта, но не сломана.

— Значит твой отец открыл ее сам тому, кого он знал, — предположила Дейрдре.

— Да, точно. — Сашка на глазах оживал, видимо, разум постепенно брал верх над чувствами. — Знать бы еще кто эти сволочи…

— Какие-нибудь его друзья, ну с кем он пил? — робко спросил Дима.

— Ни с кем он не пил. Он был такой… — на слове «был» Сашка поморщился, -… пьяница-одиночка. Есть люди, которые пьют, им надо для этого повод, компания, еще там что-то или кто-то. А мой пил, просто пил. Один. Чтобы отключиться. Ему даже не важно было что он пьет — водку, коньяк, лишь бы заснуть и спать. Я ему никогда не покупал. Он сам ходил. Он вообще всегда ходил за продуктами, готовил часто… Вы не думайте, что он был совсем уж опустившийся… У него бывали и просветления, он даже пытался чего-то там делать, работать, вроде как… Нет, ну вы поймите, это не то, что он за бутылку водки готов все отдать, впустить в дом незнакомых людей…

На Сашку было жалко смотреть: его лицо стало похоже на маску шута, который то ли плачет, то ли смеется. Брови то взлетали ломаными линиями вверх, то сползали на самые глаза.

— Значит, кто-то знакомый был? — спросила Дейрдре, пытаясь снова заставить Сашку думать, а не страдать. — У него совсем друзей не было?

— Не-а, он всегда был таким одиночкой. Творческим одиночкой. Между прочим, талантливый был человек, в Союзе Художников когда-то состоял. Но.. не знаю, как объяснить… Он людей не любил. Вообще. И не умел с ними ладить. Он женился-то, когда ему уже было сорок пять. Он тогда еще вполне ничего был, красивый, солидный, хотя поддавал всегда сильно. А кто не поддавал? И потом считается, вроде как творческий человек без этого не может. Мама именно на это запала, на то, что он такой весь талантливый но никем не признанный. У отца была такая фишка, он всегда считал, что он бы мог стать и богатым и знаменитым, если бы его не подсиживали, не делали ему пакостей. Он по жизни рассказывал, что у него везде враги, завистники… Я не знаю, в советские время еще идеология была, что-то там у него конфликты были в Союзе из-за этого, он вроде бы диссидент. Сам считал, что он романтик, чуть ли не Дон Кихот. А мама была молодая, восторженная, ей это все история голову вскружило. Он ведь очень интеллигентный, на самом деле, — Сашка, кажется, стал забывать, что отца больше нет. — Он так красиво за ней ухаживал. Она рассказывала, что музой ее называл, рассказывал, что благодаря ей он из непризнанного гения станет признанным. Ну, она молодая, наивная, повелась на все это. Вышла замуж, а потом пошла у них такая достоевщина! Оба вроде по отдельности такие милые, хорошие, добрые-предобрые, а вдвоем… ругались. Не так чтобы со скандалами, наоборот, неделями не разговаривали, через меня записочки передавали.

Дейрдре готова была заплакать И хотя Сашка рассказывал эту историю почти спокойно, с каким-то отрешенным видом, ей было безумно жалко и его маму, которую она, видимо из-за слова «достоевщина» представляла похожей на маму Неточки Незвановой, и этого неопрятного старика, когда-то талантливого и красивого, но совсем опустившегося и умершего такой поганой смертью. Сашка, милый, добрый Сашка, с которым они так приятно сидели прошлой ночью, такой славный и открытый, остался полным сиротой…