Алексей Сережкин - Ученик

В это мгновение что-то сверкнуло в его мозгу, и вдруг перед ним предстал этот самый школьный двор, но не тусклый и мрачный, как сегодня, а солнечный и яркий, залитый светом в отсверкивающей зелени листвы. Он увидел и Корейца, спокойно сидящего на корточках неподалеку и грызущего неизменную соломинку. И внимательно и серьезно, без улыбки, смотрящего на него своими слегка раскосыми глазами, будто ожидая чего-то.

«В голове, брат. Все только в голове», — прилетело откуда-то воспоминание и испарилось, не оставив даже следа.

Кореец словно хотел сказать ему что-то важное, напомнить о чем-то, о чем он почему-то забыл, но молчал. И только продолжал смотреть, и выражение его глаз тоже было непонятным.

И вдруг почему-то, непонятно почему, ноги перестали быть ватными. Он развернул плечи и глубоко вдохнул, расправив грудь, задержав воздух насколько можно. «Помни, главное, это дыхание».

— Помню, — прошептал он в никуда.

И резко дернул рукой. Рукав вырвался из руки Сиплого со звуком рвущейся материи.

— Руки. Руки убери, я сказал, — он опять не узнал свой собственный голос. Он не знал, насколько громко прозвучала эта фраза. Он только увидел, как удивленно изменилось лицо Сиплого и как привстали парни, сидящие на корточках рядом со скамейкой.

Реакцию синеглазого первоклассника он не увидел, да это было и неважно.

И он сделал первый шаг.

И после этого он ощутил, как исчезла дрожь и озноб.

Он шел и смотрел на скамейку, не отводя глаз, и в горле перекатывался комок. И лишь хаотичные картинки мелькали перед его глазами тогда, когда он шел. Он шел, и вдруг ему показалось, что мягкая трава внезапно исчезла.

Он шел и чувствовал, как обломки разбитых им кирпичей, которых конечно же не могло быть тут и сейчас, на земле, звонко хрустят и крошатся у него под ногами.

Боль, обида, ненависть, злость на самого себя. Он шел и его голова освобождалась от мыслей, от страха, от всего, давая путь и дорогу всепоглощающей и беспощадной пустоте, которую он впустил ее в себя и перестал думать о том, что будет и хотел только одного, чтобы то, что неизбежно произойдет, наконец произошло и все закончилось. Зубы были стиснуты настолько сильно, что казалось, их будет невозможно разжать даже для того, чтобы произнести хоть слово.

«Сиплый» остался стоять там же, где стоял, удивленно посмотрев ему вслед.

Он не обратил на это ни малейшего внимания. Краешком глаза он увидел, как выражение безразличия на лице Олеси внезапно сменилось каким-то другим выражением, которое он не понял. Она даже привстала со скамейки, но потом вдруг сама села обратно и опять склонила голову. Пушистые волосы вновь полностью скрыли ее лицо.

Он смотрел на Ахмета и шел. Он не видел больше ничего и ни на что не обращал внимания. Другие парни, Сиплый, самая красивая девушка школы, сидящая в каких-то метрах от него, унеслись куда-то далеко, на километры отсюда. Они просто перестали существовать.

Он шел и контролировал дыхание. Дыхание, только это было сейчас важным. Только это и контроль над непослушным телом, каждая клеточка которого кричала и молила — «Беги, беги».

Он остановился и сделал еще один выдох.

Зубы были по-прежнему сжаты, но вдруг неожиданно для него самого, он произнес:

— Ну, что же ты в девочку вцепился. Нехорошо. Отпусти ее. А мы с тобой разберемся, поговорим.

Собственная фраза удивила и испугала его самого. При чем тут девочка? Как мы будем разбираться? Все планы, крутившиеся у него в голове, а в голове ли? Или в подсознании? — пока он шел, о том, что можно попытаться уладить ситуацию словами, как-то договориться, ведь наверняка же можно было как-то договориться, внезапно рухнули.

Он сказал то, что сказал, и уже ничего нельзя было поделать. Сказанное в конце слово «поговорим», оставленное как лазейка, как маленькая дверца для нормального исхода, не значило уже ничего и выглядело глупо и смешно.

Ахмет ухмыльнулся и приподнялся. Да, Ахмет был действительно большим, большим и каким-то широким. По росту, как ни удивительно, Ахмет был немногим выше него, хотя и ощутимо старше, по-любому не меньше 16-ти или 16-ти с половиной лет.

Ахмет лениво потянулся и, заведя пальцы в замок, с видимым удовольствием и наслаждением хрустнул ими.

Чемпион явно наслаждался ситуацией. В воздухе повисла пауза, а может быть ему так показалось, он бы не смог поручиться.

— Так поговорим или разберемся? — наконец-то прозвучал вопрос. Несмотря на ленивый тон с привычным уже для слуха растягиванием гласных, в вопросе ощутимо зазвенела угроза. Все рядом с этим парнем дышало угрозой, она сгустилась вокруг него, а может быть, это было просто самовнушением, может быть, это липкий страх, та самая плотно скрутившаяся спираль, начавшаяся разворачиваться внутри живота, реакция всего его организма, который что-то чувствовал, и это «что-то» было очень нехорошим… Кто знает.