Николай Асанов - Катастрофа отменяется

Но сам Серебров, ожидая, что его назначат командовать батальоном, говорил об этом с боязнью. Сибирцев спросил его, почему он боится повышения. Серебров ответил:

— А как же, товарищ майор, ведь батальон — это уже сложное войсковое подразделение! А если я не справлюсь? Подумайте, сколько людей под моей ответственностью!

— Ничего, — успокаивал его артиллерист Власов, — справимся! Теперь-то мы научились воевать! Мне вот тоже дают батальон, а уже полчок получить хотелось бы, все-таки можно больше дел наделать…

Серебров испуганно помахал маленькой, сухой рукой.

— Что ты, что ты, ведь это батальон! — Он поднял палец к уху, помахивая им и как бы прислушиваясь к звучанию слова, и вновь проговорил: — Батальон! Это надо понять. А ведь я до войны только и учился, что на летних лагерных сборах! Как же я буду командовать?

— Ну, знаете, капитан, — засмеялся Сибирцев, — вы такую военную академию прошли, что с вами ни один штабной не сравнится…

— Вы это серьезно говорите?

— Вполне.

Серебров подумал немного, потом вздохнул и сказал:

— Нет, все равно боюсь… — И ушел из комнаты, маленький, сухонький, склонив голову к правому плечу.

А на следующий день он был срочно вызван в штаб армии и уехал на фронт принимать батальон. Понятие «приказ» заставляло его, исполнительного человека, напрягать всю волю, и тут уже не могло быть речи о боязни.

На другой день после ухода Сереброва старший лейтенант Ворон тоже добился, чтобы его отправили на передовую, и именно в батальон Сереброва. А вечером бывший шофер-лихач, а нынче отважный командир танковой роты, старший лейтенант Яблочков доложил остающимся, что за ним пришла машина — пора и ему на фронт.

Все разговоры о том, чтобы пойти «в полчок» или командовать батальоном, кончились. Начальство, решило, что майор Сибирцев, знающий язык врага и специально обученный штабной работе, должен пойти в один из отделов штаба армии. А начальству виднее — как оно решило, так и будет.

Одно утешение осталось у Сибирцева: на этой работе он окажется ближе к Марине. Теперь, казалось ему, немедленно и из первых рук получит он сведения о жене.

Внешность начальника разведки, в распоряжение которого поступал Сибирцев, несколько разочаровала его. Майор предполагал увидеть хотя и немолодого, но представительного офицера, а им оказался не только пожилой, но и чрезвычайно усталый человек, с лысинкой, похожей на большую медную монету, с брюшком, откровенно выпиравшим из-под мундира, очень похожий на какого-нибудь начальника маленького треста, кабинетного деятеля, вся дорога которого — от стола до автомобиля. А Сибирцев уже был наслышан, что Масленников много работал за границей, знает четыре языка, во время войны не однажды совершал прыжки с парашютом в тыл противника… И это несоответствие между делами Масленникова и его обликом поразило Сибирцева.

Выслушав короткий рапорт молодого офицера и расспросив его о прошлой службе, Масленников вдруг сказал:

— Вижу, наслушались баек о нашей работе! Так вот, запомните, все байки забыть, начинать с азов! За линию фронта вас не пошлют, и разоблачать вражеских шпионов будут тоже другие! Ваше дело будет тихое: получать собранные другими людьми данные и суммировать их. Тут вот в характеристике ваши преподаватели расщедрились, сообщают, что у вас развито аналитическое мышление. Вот и докажите, как оно развито…

Подполковник сел за стол и, как-то нечаянно задев локтем, повернул к Сибирцеву стоявшую на столе фотографию в рамке. На фотографии был изображен юнец лет семнадцати, вооруженный кавалерийским карабином, с двумя гранатами-лимонками у пояса, в какой-то двухэтажной папахе. Сибирцев невольно уставился на фотографию. Подполковник, перехватив его взгляд, усмехнулся, спросил:

— Не узнаете? Я таким в юности был… Для человека с аналитическим складом ума этот снимок — диаграмма роста…

Сибирцев смиренно принял урок. Да, диаграмма была выразительной, Сибирцев сейчас именно такой несмышленый юнец, какой изображен на фотографии. Но в то же время у него не было никакого желания стать впоследствии похожим на Масленникова, пусть он и трижды прославленный разведчик.

Разговор как-то оборвался, и несколько минут оба молчали. Подполковник сделал вид, что очень занят раскуриванием трубки, а Сибирцев соображал, что делать, если новые обязанности придутся ему не по сердцу.

Но вот трубка наконец раскурилась, и подполковник совсем другим тоном, как-то по-домашнему, принялся рассказывать Сибирцеву о его будущей работе. И тот невольно замер.