— Что стряслось? — спросил дежурного.
— А! — он махнул рукой. — Опять этот седьмой участок. Бродит там кто-то…
Не дослушав, я кинулся в канцелярию и налетел в дверях на выходившего навстречу начальника заставы.
— Разрешите мне, товарищ капитан. Это, наверное, опять Волька.
Начальник заинтересованно повернулся ко мне, подумал мгновение и приказал:
— Бегом!
Ученого учить не надо. Через секунду я был в комнате оружия, схватил автомат, подсумок и, выбежав, уже на ходу прыгнул в распахнутый сзади кузов уазика.
Мы мчались по серой вечерней дороге, заранее привставая на знакомых ухабах. Море багрово горело отражением закатного солнца, гладкое море, непривычно тихое в эту весну. Море мельтешило за соснами, и мы то слепли от его сияния, то таращили глаза в контрастно темном лесном сумраке.
— Почему вы считаете, что это Волька? — спросил начальник, не оборачиваясь, не отрывая взгляда от дороги.
— Дед ее разыскивает. И потом… Там, оказывается, пещера есть, и Волька туда лазает. Сегодня утром лазила. С факелом из бумаги. Траву подожгла.
— Она?! — изумился начальник и, обернувшись, с недоверием посмотрел на меня.
— Точно, товарищ капитан, сама призналась.
— А чего теперь полезла?
— Думаю, у нее там спрятано что-то. Я ей сказал, что пойду вместе с ней пещеру смотреть. А она все отнекивалась, боялась чего-то. Потом сбежала от меня. Решила, видно, перепрятать свои «сокровища».
— Чертова девка! — совсем так же, как Семен Чупренко, выругался начальник.
Оставив машину на дороге, мы цепью пошли по редкому лесу. Совсем уверившийся в своей правоте, я, обгоняя всех, побежал прямо к тому месту, где была ниша под камнем. И обрадовался, увидев Вольку, внимательно рассматривавшую какой-то камень, который она держала в руках. За ней был обрыв, и багровое вечернее море силуэтом высвечивало ее всю, тоненькую, напрягшуюся, словно в руках у нее был не камень, а по меньшей мере еж колючий.
— Волька! — крикнул я.
Она вздрогнула и выронила камень. И вдруг прогремел выстрел. Так я подумал в первый миг. Но сразу вспомнил, где слышал такой звук — на полигоне, когда выполняли упражнение по метанию боевых гранат. Тогда точно так же глухо, совсем по-мирному, стучали капсюли-детонаторы. И тут же меня ожгло страшной мыслью, что если это ударил капсюль, то сейчас, сию минуту, будет взрыв. Значит, в руках у Вольки был вовсе не камень, а боевая граната…
Это уж я потом выстроил в цепочку все, пронесшееся в голове в одно мгновение. А тогда дико закричал что-то (после мне говорили, что кричал: «Ложись!»), бросился вперед, с разбегу пнул сапогом этот тяжелый камень, сбил Вольку с ног, навалился, прижал к земле ее тонкие плечи.
Взрыв оглушил. Осколки тяжелым дождем прошлись по вершинам сосен. Задыхаясь от запоздалого страха, я сел на траву, оглянулся на Вольку и увидел, что она сидит рядом и улыбается. Словно все это было детсадовской игрой в пугалки.
— Дура ты! — заорал я и, не в силах удержать нервную дрожь, не помня себя, ударил ее по щеке.
Она закрылась руками и заплакала громко, навзрыд. И сразу улетучилась вся моя злость. Я смотрел на бегущего ко мне начальника и морщился от непонятной, охватившей всего меня жалости к Вольке.
— Ладно, не реви, — сказал я. И неловко обнял ее. И вдруг почувствовал под ладонью что-то мягкое, упругое. Я не мог понять, что это такое, а когда понял, отшатнулся, испугавшись сам не знаю чего. Она тоже вся сжалась и, опустив руки, смотрела на меня с каким-то новым испугом.
— Что, ранены? — крикнул начальник заставы. — Чего же слезы? Никто не ранен? — Нервно, торопливо оглядывая подбегавших к нам пограничников, он в то же время как-то странно, не по-начальнически, тормошил, трогал меня и Вольку, с виноватым видом обессиленно сидевших перед ним.
Огромный Гром рвался на поводке, волоча за собой ефрейтора Кучкина, словно и ему тоже не терпелось излить на нас свои чувства. Волька опасливо косилась на собаку, пряталась за меня.
— А там, под обрывом? Вдруг кто-нибудь там был? — Начальник махнул рукой Кучкину и всем ребятам: — Осмотреть местность!
И мы остались втроем.
— Где ты взяла гранату? — спросил начальник.
— Тама. — Волька небрежно махнула рукой в сторону большого камня. Она уже приходила в себя, снова становясь обычной, замкнутой, по-детски упрямой.
— Где «тама»?
— А в пещере.
Мы переглянулись, и я, сразу поняв все, кинулся к знакомой нише. И остановился под строгим окриком:
Читать дальше