Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии

— Быть не может! — воскликнул Сердар с невыразимым восторгом. Затем он с грустью прибавил, взглянув на своего прежнего врага: — Вы, должно быть, очень ненавидите меня, если не хотите отдать мне…

— Нет! Нет! — прервал его сэр Уильям. — Но после того, что вы выстрадали, я не верил вашему прощению, и хотя признание Бёрнса не могло служить основанием для обвинения меня, я хотел избежать скандала, который должен был неминуемо разразиться, если бы вздумали привлечь меня к ответственности…

— А признание это? — живо спросил его Сердар.

— Оно заперто в моем собственном письменном столе в Пуант-де-Галле… Стоит нам только вернуться, и завтра же оно будет в вашем распоряжении.

Сердар устремил на него продолжительный взгляд, который хотел, казалось, проникнуть в самую душу его собеседника.

— Вы не доверяете мне? — спросил сэр Уильям, заметив это колебания.

— Моя сестра приезжает через пять-шесть дней, — отвечал Сердар, не умевший лгать, а потому избегавший прямого ответа, — мне некогда больше сворачивать в сторону, если я хочу вовремя встретить ее… Но раз слово прощения сорвалось у меня с языка, я не буду больше удерживать вас здесь!

Точно молния сверкнула в глазах негодяя, который все еще не верил своему спасению. Сердар это заметил, но чувство радости было так естественно в этом случае, что он продолжал:

— Сегодня вечером, когда пробьет полночь, мы проедем мимо Джафны, последнего сингальского порта; я прикажу высадить вас на землю. И если вы действительно заслуживаете прощения… вы немедленно перешлете мне это признание по каналу через Ковинда-Шетти, хорошо известного судовладельца из Гоа. Клянусь вам, сэр Уильям Браун, что имя ваше не будет упомянуто при разборе дела, возбужденного мною по приезде во Францию.

— Через сорок восемь часов после моего приезда в Пуант-де-Галль признание Бёрнса будет у Ковинды, — отвечал сэр Уильям, который не мог скрыть свои чувства, несмотря на всю свою хитрость.

В эту минуту Барбассон открыл дверь.

— Парус! — сказал он. — Я думаю, это «Диана», которая, порядком помотав «Королеву Викторию», преспокойно посеяла ее по дороге и бежит теперь на всех парах в Гоа.

Все поспешили на мостик, чтобы удостовериться в этом. Да, это была «Диана», которая виднелась вдали на севере и со своими белыми парусами казалась огромным альбатросом, несущимся над волнами.

— Держитесь ближе к берегу, Барбассон! — сказал Сердар. — Мы высадим сэра Уильяма в Джафне.

— А! — отвечал провансалец, кланяясь губернатору. — Вы лишаете нас своего присутствия?

— Я очень тронут выражением такого сожаления, — отвечал ему в тон сэр Уильям.

Сердар удалился со своими друзьями… Барбассон подошел к англичанину и, глядя на него в упор, сказал:

— Смотрите прямо на меня! Вы посмеялись над всеми здесь, но есть человек, которого вам не удалось провести, и это я! — и он ударил себя в грудь. — Если бы это зависело от меня, вы бы еще два часа тому назад танцевали шотландскую джигу у меня на реях. — И он повернулся к нему спиной.

— Попадись только мне на Цейлоне!.. — мрачно пробормотал сэр Уильям.

Спасен! Он был спасен! Негодяй не мог верить своему счастью; но как хорошо играл он свою роль… сожаление, угрызения совести, нежность, слезы, все было там… Он отправился к себе в каюту, чтобы на свободе предаться радости, овладевшей всем его существом; он сел на край койки, скрестил руки и, склонив голову, предался размышлениям… Никогда еще не подвергался он такой опасности! Приходилось играть вовсю… малейшая неосторожность, и он погиб… Как ловко затронул он чувствительную струну! И как кстати открылось это родство, о котором он не знал… Так сидел он и размышлял, а глаза его и голова все более и более тяжелели… Он очень устал после ночи, проведенной в клетке для пантер, и мало-помалу склонился на койку и заснул.

Провансалец не терял из виду ни одного его движения и все ходил взад и вперед мимо полуоткрытой каюты, как это делают вахтенные офицеры, которые пользуются часами службы, чтобы прогуляться, приучая слух сэра Уильяма к равномерному звуку своих шагов. Последнему не могло прийти в голову никакое подозрение, потому что он занимал единственную каюту на палубе маленькой яхты. Барбассон был себе на уме! Отличаясь необыкновенно изворотливым умом, как это мы не раз уже видели, он в ту минуту, когда сэр Уильямс горячо клялся, что не похищал признания Бёрнса, заметил один из тех инстинктивных жестов, в которых сознательная воля не принимает никакого участия. Психолог на свой манер, Барбассон старался доискаться причины такого бессознательного движения сэра Уильяма и занялся целым рядом своеобразных выводов одного из тех «maistres en revasseries», [26] Опытных, упорных мыслителей (фр.) . — Примеч. перев. которых Рабле называет «des asttracteurs de quintessence». [27] Буквально: извлекатели квинтэссенции (фр.) . — Примеч. перев. Он также пытался найти квинтэссенцию мысли, управлявшей рукой сэра Уильяма, и задал себе вопрос, не находилось ли признание, о котором говорил Сердар, в бумажнике самого губернатора.