Ульмас Умарбеков - Приключения 1972—1973

— Я не знаю… Я просто не знаю, что делать в таких случаях!

Грек опять хрустнул пальцами.

— Но я не хочу, понимаете, не хочу вмешиваться в эту историю! Я сыт по горло прошлым. Я проиграл войну, я потерял веру в страну, которую любил как страну свободы. Даже жену у меня отняла политика. И единственное, что у меня еще осталось в жизни, — это Елена. И я отдам все, все… — Он помолчал. — …чтобы спасти свою дочь!

— Ценою жизни другого человека? А что она скажет вам, когда узнает об этом?..

Корнев вздохнул, на мгновение задумался.

— Нет, — решительно сказал он. — Мне бы Евгении этого не простил.

— Но нельзя допустить, чтобы…

На Мангакиса было страшно смотреть. Перед Корневым был глубокий старик — с трясущимися руками, опущенными плечами, раздавленный жизнью.

— Что же делать?

В голосе Мангакиса было отчаяние.

— И потом ведь майор сказал, что все равно расстреляет этого человека — министр он или не министр. Корнев посмотрел на часы:

— Пять минут одиннадцатого. Значит, у нас, если верить майору, в запасе 25 минут. Наступать они начнут в одиннадцать и к этому времени рассчитывают захватить радиостанцию.

— А полицейская казарма уже захвачена. Если они победят…

— …все ваши реформы полетят к черту! — окончил его мысль Корнев.

Мангакис вздрогнул и закусил губу.

— И вам придется испытать еще одно поражение в жизни. Последнее и окончательное!

Он пристально смотрел в лицо экономического советника, и голос его был холодным и жестким:

— Вы лжете самому себе, Бэзил. Посмотрите на себя со стороны и признайтесь в этом хотя бы сейчас.

Мангакис упрямо мотнул головой.

— Нет! Нет! И еще раз нет!

Корнев прищурился.

— Нет, Бэзил, жизнь не сломила вас!

Он помолчал, прошелся по холлу. Затем подошел и остановился перед сидящим на стуле советником.

— И напрасно вы стараетесь убедить себя, что можете отречься от того, что вам дорого. Признайтесь хотя бы сейчас, в этот момент: вы любите то, что делаете в Богане вместе с Мануэлем Гвено, вместе с людьми, с которыми вы работаете, позабыв о том, что их кожа отличается от вашей. Признайтесь, ведь вы мечтаете тайком о том времени, когда в Богане люди будут служить тем идеалам, за которые вы в свое время сражались в Греции. Вы мечтаете выиграть здесь борьбу, которую проиграли в сорок девятом. И победить не оружием, а силой своих знаний, отданных людям маленькой африканской страны.

— Но что вы всем этим хотите сказать? — хрипло проговорил Мангакис. Лицо его осунулось, он словно сразу постарел.

— Иногда достигнутое необходимо защищать с автоматом в руках! — отчеканил Корнев. — Вы были в ЭЛАС не меньше чем полковником.

— Я отказался от прошлого!

— И это говорит герой гражданской войны Микис…

— Молчите! — вскочил Мангакис. — Вы… Откуда вы знаете мое имя?

Корнев спокойно положил ему руку на плечо.

— В юности я писал стихи о Греции и собирал вырезки — статьи, карты, фотографии. Наша война уже кончилась, и я не успел убежать на фронт, хотя и пробовал трижды. А вы дрались с фашистами…

Он прищурился:

— В одном из наших журналов был напечатан и очерк о вас, о полковнике ЭЛАС Микисе Ставропулосе!

— В газетах было, что я погиб, — глухо ответил Мангакис.

— У меня отличная память на лица, и ваше лицо все время казалось мне удивительно знакомым… полковник.

Грек бессильно опустился на стул.

— Я не хотел, чтобы Елена когда-нибудь узнала об этом. Дети презирают побежденных.

— А вы уверены, что она ничего не знает?

— Да.

— Тогда почему же вы хотите, чтобы она видела вас сейчас побежденным — человеком, чьи идеи, чей почти десятилетний труд оказался растоптанным сапогами того фашиста, который, может быть, дрался против вас в Греции?

— Замолчите! Я требую — замолчите!

Голос Мангакиса был яростен, руки его дрожали.

— Я и Елена, мы вне борьбы.

— Хорошо. Забудем об этом, — неожиданно оборвал разговор Корнев.

Он молча подошел к радиокомбайну, стоящему в углу, машинально нажал клавиш включения. Приемник был настроен на волну «Радио Габерона».

Станция работала нормально. Передавали национальную музыку. И вдруг Корнев встрепенулся:

— Вы говорите… пять минут одиннадцатого? Но тогда должны были передавать последние известия. Странно, почему они изменили программу?

На веранде загрохотали шаги, Корнев поспешно выключил приемник, и почти сейчас же в холл вошел Хор.

— Пока вам везет, джентльмены!

Он сказал это мрачно, почти со злобой.