Ульмас Умарбеков - Приключения 1972—1973

Остановились мы в доме единственного здесь милиционера, Шадмана-охотника. Это был пожилой и многодетный пастух. Когда-то в молодости он, охраняя байское стадо, застрелил двух волков и тем заработал себе славное прозвище «охотник». И после, когда спрашивали его об имени, всегда уже называл себя Шадман-охотник.

Кишлак Шагози прикорнул у подножия гор, совсем близко к басмачам — приходи да грабь, а уйдешь потом в горы — ищи-свищи тебя…

Но старый Шадман держался спокойно, помощи от нас не требовал, да я и не помню случая, чтобы он столкнулся с басмачами. Была здесь какая-то тайна, но такого случая, чтобы он явно навредил нам, тоже известно не было. Так или иначе, когда нам нужно было что-нибудь в Шагози или заезжали сюда, мы всегда обращались к Шадману, и он не отказывал в помощи. Тут вроде все было ясно. А вот то, что он не обращался за поддержкой и с просьбами к милиции, было гораздо интереснее. Я подозревал, что старый Шадман одинаково хорошо ладит и с милицией, и с басмачами: мол, когда ты брал — я не видал. И такое случалось в те дни.

Сегодня он встретил Джуру словами:

— Ничего не мог узнать для тебя, братец. Видно, потерял ты след.

Я понял — Джура просил Шадмана узнать что-нибудь о своей пропавшей жене.

— Говорят, есть в округе два-три старика, которые жили здесь раньше, да как найдешь? Времена неспокойные, сам видишь. Однако постараюсь, постараюсь… Вы по этому делу сюда или как?

— На свадьбу хотим попасть, — ответил Джура.

— Да. — Шадман-охотник покачал головой. — Думаешь, перейдет?

— Поговорим, тогда и увидим.

— Нет, этот не перейдет, не жди. И помощь ему поступает из Оша, силы у него большие… Но вообще-то» конечно, кто знает, кто знает…

Шадман налил нам чаю, мы выпили по пиалушке и поднялись.

— Место все то же? — спросил Джура.

— Да, только будь осторожен. Не дразни его…

Тон, каким сказал эти слова Шадман-охотник, не сулил нам ничего доброго, И правда, куда нас несет? Разве басмачи выпустят живыми?

Джура заметил мое волнение, но ничего не сказал мне, а ответил Шадману:

— Послов не убивают.

Мы выехали из Шагози, и сразу качался подъем. Мелкий холодный дождь, ветер пронизывает насквозь, вершины гор белые от снега — такой запомнил я дорогу на перевал.

Наконец тропинка повела вниз. И тут навстречу нам выехал всадник, при сабле, за плечом винтовка.

— Кто такие?

— Люди Аппанбая, — ответил Джура.

Басмач не понял.

— Не знаю никакого Аппанбая, но лошадь под товарищем твоим — Ураэа.

— Саидхан дал. Проводи к Худайберды.

Басмач, видно, незнал, на чторешиться. Джура заметил его колебания и распорядился властно:

— К земле прирос, да? Чего медлишь? Веди!

Басмач буркнул что-то себе под нос, но все же повернул лошадь и повел нас вниз. В ущелье дорогу нам преградили еще четверо верховых.

— От Саидхана, — сказал им басмач, и они повели нас дальше, в горы.

Я не понимал, почему Джура назвался человеком Аппанбая, почему объявил, что мы от Саидхана. Что еще за Саидхан? Даже обиделся немного-

Потом уже Джура сказал мне, что сердцем чуял — связан Саидхан Мухтаров с басмачами. Он рисковал, конечно, называя это имя, но не ошибся. Единственного, кто мог бы рассказать нам правду — Ураза, — Мухтаров убил. Но если не был он врагом, почему расстрелял людей, сдавшихся в плен, почему не подождал нас?

Когда мы поднялись на второй перевал, ветер разогнал тучи, и видно было, что солнце уже клонится к закату.

Вдали, на равнине, поднимались в разных местах струйки белого дыма. Мы начали спуск, и скоро порыв ветра донес до наших ушей звук бубна. Тех четырех конных, что сопровождали нас, сменили уже другие четверо — постарше, возрастом равные Джуре, и снаряжены были побогаче: хромовые сапоги, чапаны из бекасама, у всех английские винтовки.

Проехали еще километра два, и видны сделались шатры, послышались громкие голоса, смех, долетел запах только что закрытого для упарки плова.

Шатров близко стояло с десяток, а сколько за ними, я не мог сосчитать. Два шатра в центре украшены были особо: на одном ярко-красное полотнище, и поверх наброшено семь-восемь бархатных паранджей; второй шатер белого войлока, покрыт был с одной стороны красным ковром. А вокруг, на траве, еще ковры, войлочные паласы. Дальше, за шатрами, возле ручья, у большого костра собрались люди. Видны большие и малые котлы, и доносятся оттуда дразнящие запахи. Вокруг котлов, напевая, расхаживают повара, полы узорчатых халатов заткнуты за пояс, а на поясах у кого ножи, а у кого и сабля. Мы среди праздничных приготовлений, видно, не привлекали внимания, лишь один из поваров пригляделся и крикнул: