Клайв Касслер - Айсберг

— Погода меняется, адмирал?

— С юга накатился туман.

— Давно?

— Пятнадцать или двадцать минут назад.

— Быстро.

— Времени хватит… для быстрого погружения.

Несколько минут спустя Питт, уже облаченный в костюм, соскользнул за борт. Снова вниз, в мир, где нет ни звуков, ни ветра; вниз, в мир, где неизвестен воздух. Он выровнял давление в ушах и стал спускаться, сильно отталкиваясь ластами; затекшие мышцы болели, мозг еще не очнулся от сна.

Он плыл бесшумно, без усилий, словно подвешенный на проволоке, в меркнущих красках: темно-зеленый постепенно сменился мягким серым. Плыл без чувства направления, полагаясь только на чутье и немногие ориентиры на дне. И нашел.

Он осторожно приближался к самолету; сердце бухало, как большой оркестровый барабан; Питт по опыту знал, что, когда углубляешься в изуродованные обломки, каждое мгновение может таить смертельную опасность.

Он проплыл к рваному отверстию в фюзеляже, темневшему в восьми футах от крыльев в сторону хвоста, и его приветствовал морской окунь, совсем маленький, не больше шести дюймов длиной. Его оранжево-красные чешуйки резко выделялись на темном фоне и поблескивали в тусклом свете, как игрушки на рождественской елке. Окунь несколько мгновений смотрел на Питта глазами-бусинками, глубоко посаженными на колючей голове, потом заметался перед маской, когда Питт начал пробираться в самолет.

Как только его глаза привыкли к темноте, Дирк увидел груду сидений, сорванных с креплений в полу, и плавающие под потолком деревянные ящики. Вытолкнув два ящика в отверстие, Питт смотрел, как они поднимаются на поверхность.

Потом он увидел перчатку, в которой еще оставалась рука. Тело, от которого оторвало эту руку, было зажато между сиденьями в углу главного салона. Питт вытащил труп и обыскал. Должно быть, это был тот, кто через открытый люк стрелял из пулемета, решил Питт.

Голова представляла собой неприятное зрелище. Она превратилась в полужидкую массу, от центра красноватыми щупальцами отходили серое вещество мозга и обломки черепа и покачивались в течении. В карманах рваного черного комбинезона не нашлось ничего, кроме отвертки.

Питт сунул отвертку за пояс с балластом, потом отчасти проплыл, отчасти проскользнул в кабину пилота. Если не считать разбитого лобового стекла перед вторым пилотом, сердце самолета казалось пустым и невредимым. Но потом Питт взглянул на пузырьки своего дыхания, поднимавшиеся к потолку и извивающиеся змеей в поисках выхода. Пузырьки постепенно собирались в углу, окружая другой труп, всплывавший под давлением газов в разлагающемся теле.

На мертвом пилоте был такой же черный комбинезон. Быстрый обыск ничего не дал: карманы были пусты. Мимо Питта проплыл маленький окунь и начал клевать выпученный правый глаз пилота. Тяжело дыша, Питт оттолкнул тело с пути.

Он боролся с рвотным позывом, дожидаясь, пока выровняется дыхание.

Посмотрел на часы. Он провел под водой всего девять минут, а не девяносто, как подсказывало воображение. Оставалось мало времени. Питт быстро осмотрел маленькую кабину, поискал бортовой журнал, перечень проверок или справку о техобслуживании — хоть какой-нибудь письменный документ. Кабина надежно хранила свои тайны. Никаких записей. Нет даже наклейки, которую летчики прикрепляют к корпусу передатчика.

Когда он выбрался из самолета, у него было ощущение, словно он покидает материнскую утробу и заново рождается. Вода была темнее, чем когда он в нее погружался. Проверив хвостовой отсек, Питт перебрался к двигателю.

Безнадежное дело: правый двигатель почти целиком ушел в песок и ил. А вот с левым двигателем ему повезло. Он не только был доступен — в разбитый корпус легко можно было разглядывать капот самой турбины. Но судьба коварна: Питт отыскал место, где полагалось быть идентификационной пластине, но не нашел ее.

Остались только четыре небольших медных винта, когда-то удерживавшие эту пластину.

Питт в досаде ударил кулаком по капоту. Искать дальше бесполезно. Он знал, что все надписи и номера на инструментах, на электронном оборудовании и механических частях самолета заранее уничтожены.

Он молча проклял эту невероятную тщательность. Жутко было думать, что кто-то сумел предвидеть и предупредить все случайности. Несмотря на близкую к замерзанию воду, ручейки пота потекли по лицу под маской. Мозг Питта бесцельно напрягался, ставя проблемы и вопросы, но не способный найти решения. Не задумываясь, без осознанных усилий, Питт принялся следить за проделками маленького окуня. Рыба вплыла за ним в кабину и теперь кувыркалась около какого-то серебристого предмета у носа самолета. Питт почти тридцать секунд наблюдал за ней, не замечая ничего, кроме звука, с которым вырывались пузыри отработанного воздуха, прежде чем наконец отреагировал и узнал в длинном серебристом предмете гидравлический амортизатор нового колеса.