Дэвид Боукер - Как стать плохим

– Скажем прямо, – усмехнулся Уоллес, – ты у нас личность известная.

Я попытался привлечь внимание бармена, но он был занят молоденькой официанткой.

– Вот твой шанс, – шепнул Уоллес.

– Какой еще шанс?

– Говоришь, он тебя в тот раз врасплох застал? А теперь ты застань его врасплох! Давай иди и врежь ему.

– Уоллес, он на меня в упор смотрит. Как я застану его врасплох?

– Я просто предложил.

– У меня другое предложение: допивай. Мы уходим.

Мы вышли, Гавкер с женой последовал за нами. Толстуха погрозила Уоллесу кулаком:

– Ты грабли-то не распускай!

– Простите? – переспросил Уоллес.

Этого оказалось достаточно. Жена Гавкера схватила моего друга за волосы и принялась его бить. Уоллес изо всех сил пытался вырваться. Гавкер хохотал, его гнилые зубы поблескивали от пива и слюны.

– Дура! – крикнул он наконец жене. – Другой!

Впрочем, толстухе было плевать, с кем драться. Уоллес побежал, она рванула за ним. Ее жирный живот колыхался под платьем, больше всего похожим на огромную оранжевую палатку. На тихой улочке в приличном районе выглядело это все довольно дико.

Гавкер осклабился.

– Канай отсюда, усек?

Он резко шагнул ко мне, я отшатнулся и чуть не упал. Гавкер рассмеялся.

Я побежал за Уоллесом. Толстуха тем временем ухватила его и пыталась свалить на землю. Уоллес вывернулся и ударил ее. Жена Гавкера покачнулась и упала спиной на ограду. Я оглянулся: за нами с громкими воплями гнался Гавкер. Мы с Уоллесом побежали со всех ног.

Уоллес весил больше, чем я, да и спортивной формой не отличался. Вероятно, поэтому он и попался толстухе. Гавкер, который бегал хуже нас обоих, догнал Уоллеса на углу, стукнул разок, да и отпустил. Остановиться мы решились только через четыре улицы. Переглянулись и захохотали. Не то чтобы нам было смешно. Смешного тут было мало. Это был смех отчаяния.

Я оглянулся. В тусклом свете фонарей на асфальте выделялись темные пятна, как будто кто-то из нас испачкал ноги в масле. Я оглядел Уоллеса: он шел неуверенно, через шаг спотыкался. Тут я понял, что темная жидкость течет у него из бока.

Уоллеса пырнули небольшим ножом чуть повыше правого бедра. Рана неглубокая, однако зашивать все равно пришлось. Рано утром, когда мы добирались домой из травмпункта, Уоллес мне заявил:

– Я, наверное, некоторое время по барам ходить не буду.

– С ума сошел! – возмутился я. – Если случилось что-то дурное, надо сразу же компенсировать положительными эмоциями.

– Согласен, – кивнул Уоллес. – Просто с тобой не хочу никуда ходить.

– Шутишь?

– Ничуть. Рядом с тобой небезопасно, Марк. Тебе катастрофически не везет. Если честно, по-моему, ты проклят.

Назавтра было воскресенье. Я обедал с родителями. Они по-прежнему жили в доме на мосту Кью – в доме, где я вырос. У дома, как и раньше, стоял фургон-холодильник, а на обед по выходным подавали первосортное мясо, ведь у папы свой мясной магазин, «Еда Мэддена». Я пришел к часу. Мама поцеловала меня, а папа с Томом (они уже сидели за столом) что-то проворчали. Том – мой брат, младше меня на два года. У нас отличные отношения, но общей темы для разговора мы до сих пор не придумали. Том работает у отца; спит и видит, как дело перейдет к нему.

Родители спросили, откуда у меня шишки. Я рассказал про Гавкера, а о Каро упоминать не стал. Мама с папой так и не простили ей моих провалов на экзаменах. Рассказал я и про безалаберного полицейского.

– А ты на что надеялся? – усмехнулся папа. – На страстный поцелуй?

В качестве иллюстрации своих слов отец высунул язык и совершенно непристойно поводил им.

– Морис! – возмутилась мама.

– Что ж, видимо, он не сознает, что подразумевает под собой сущность мужчины.

(Вы, наверное, удивлены, что простой лондонец из рабочих употребляет слово «сущность» или «подразумевать», но мой отец полон неожиданностей.)

– Дай-ка угадаю… – Братец принялся накладывать на тарелку жареную картошку. – Ты его просветишь.

О, такие разговоры были папиным коньком.

– Да, ему надо учиться. Если тебя ударили, надо ударить в ответ. И нечего в полицию жаловаться. Можно подумать, полиция кому-то помогла.

С тех пор, как я в подростковом возрасте открыл для себя Ника Хорнби, меня не покидало желание укрепить связь с отцом. До сих пор мне это не удавалось. Он не понимал, с какой стати мне продавать букинистические книги, а я не понимал, зачем всю жизнь проводить среди сосисок.

Я протянул тарелку за добавкой, рука дрогнула, и горячая подливка плеснула мне на пальцы.