Николай Анов - Гибель Светлейшего

По расстроенному лицу гимназиста Розочка догадалась о неудаче.

— Вы так скоро! Почему? Дома никого нет?

— Да. Знакомый уехал и не скоро вернется, — соврал Олег.

— Ну, и что же?

— Я думал, он мне поможет достать пропуск и билет. А сейчас я не знаю, что делать даже.

— Вы — смешной! Мама позвонит по телефону, и вам дадут пропуск.

Девочка говорила уверенным тоном. Олег задумался. Если за Фирой Давыдовной прислали автомобиль, значит, она очень важное лицо в Одессе. Значит, она может помочь.

Розочка потолковала с матерью. Фира Давыдовна позвонила по телефону товарищу Тарасу, и всемогущий товарищ Тарас велел выдать Олегу пропуск на выезд из Одессы. И, — это было верхом счастья и роскоши, — Олегу достали билет в делегатский вагон. Он мог ехать, как командированный ответработник, со всеми удобствами, заняв место на верхней полке.

Розочка пришла проводить гимназиста на вокзал. Она принесла полбуханки хлеба и две маленьких селедки. Девочка дождалась третьего звонка. Она бежала по перрону рядом с поездом и махала носовым платком, А когда пропал из виду белый платок и исчезли глаза, похожие на фиалки, Олег отошел от окна. Он с особой остротой вновь почувствовал свое одиночество.

Поезд пришел в Петроград в три часа ночи, но было светло, как днем. Олег, никогда не бывавший в северной столице, добрался до Лесного, когда уже взошло утреннее солнце и на пустынных, словно вымерших, улицах протянулись косые тени. По заученному адресу гимназист легко нашел дом тети Веры. Необлицованное кирпичное здание, возведенное на узком промежутке между железнодорожной насыпью и проспектом, высилось одинокой семиэтажной громадиной. До революции его окружали маленькие старинные домики. Сейчас от них остались только фундаменты, которые нельзя было употребить на дрова.

Разыскивая теткину квартиру, Олег поднялся на шестой этаж. Было еще рано, и на звонок долго никто не отзывался. Гимназист принялся барабанить в дверь кулаками. Кто-то осторожно приподнял тяжелый крюк, и в узкую щелку выглянуло сморщенное лицо старушки.

— Кто там?

— Я.

— Кто? — старушка, видимо, плохо слышала.

— Олег Девятов. Сын Марии Михайловны, она здесь живет у Веры Михайловны.

Старушка сняла дверную цепочку и пропустила гимназиста в темную прихожую, заставленную сундуками и шкафами.

— Дома Мария Михайловна?

— Сюда пройдите, на кухню. Здесь темно, не видно.

В недоумении Олег прошел за старушкой на кухню. Где же мама? Где Сонечка? Почему они его не встречают? Старушка с явным недоверием оглядывала гостя.

— А ты правда будешь сын Марии Михайловны?

— Да.

— Мария Михайловна уехала вместе с Верой Михайловной и дочкой.

— Куда уехали?

— От голода сбежали. Сонечка у них болеть начала. Доктора осмотрели — питание, говорят, нужно хорошее. Ну, они и отправились к отцу. В Крыму он, кажется.

— Давно?

— Две недели, пожалуй, будет. А может быть, три. С опаской собирались. Вначале в Курск, а потом на Украину. Ну, туда, где сейчас война идет. Я уж не знаю. Белые там, что ли!

— Наш отец умер, — растерянно сказал гимназист и опустился на табуретку.

— Умер?

— От сыпного тифа.

— Как же это так?! — всплеснула руками старушка. — А они поехали… Бедная Мария Михайловна! И Сонечку жаль. Как она по отцу скучала! Как скучала! Вот, прости господи, жизнь окаянная наступила!

В большой квартире старушка жила одна. Господа бежали, а ее, старую глухую няню, оставили стеречь дом. А какой она теперь сторож! От голода ноги распухли. Хорошо, за хлебом ходят соседские ребятишки. А то прямо умирай.

Беззубая старушка, охая и шамкая, провела Олега в комнату, где стояла заботливо закрытая белыми чехлами мягкая мебель.

— Вот здесь Мария Михайловна с Сонечкой жили. Можно тут ночевать на диване.

— Спасибо!

— Только насчет пищи — ничего в квартире нет. Ни крошки! Сама голодом сижу, — всхлипнула старушка И вытерла кулачком глаза.

— Я не хочу есть, — торопливо сказал Олег.

— Ну, так отдыхай. Места свободного много.

Гимназист снял ботинки и растянулся на мягком диване. После мучительной дороги он заснул почти сразу и проспал долго. И когда проснулся, вспомнил про таинственное письмо, запрятанное в карандаше. Надо его отнести.