Анри Верн - Корона Голконды

Проходя через кварталы, набитые всяческой человеческой «фауной», характерной для тропических портов, где в любой момент с вами могут затеять драку или сунуть нож в спину, Хуберт и его сообщник неоднократно на всякий случай оглядывались и осматривались, но ни разу не засекли Боба Морана.

Вскоре они углубились в путаницу после недавних дождей покрытых грязью и лужами улиц, куда не рисковали заходить даже моряки с бросивших якорь в порту торговых судов. Там чаще мелькали силуэты китайцев, малайцев и индусов, нежели белых. В вечной тени этих улочек, казалось, навеки поселился запах гнили, и Моран уже благословлял виски, своим запахом заглушающее эти миазмы.

Однако положение Морана было не из лучших, тем более что здесь трудно было вести скрытое наблюдение. Спасало лишь то, что Язон и его компаньон даже не допускали, что в этих местах за ними могут следить, и шли не оборачиваясь. Тем не менее Боб старался держаться от них как можно дальше. Если дистанция по каким-либо причинам сокращалась, он прислонялся к будто покрытым следами проказы стенам, принимая позу человека, находящегося в последней стадии опьянения, когда главной целью жизни является сохранение равновесия. А как только двое авантюристов удалялись, француз, пошатываясь, продолжал идти за ними.

Наконец они добрались до цели. Это был тупик, причем столь узкий, что в него с трудом проникал свет. Хуберт толкнул какую-то дверь и вошел внутрь мрачного дома, из которого раздавались дисгармоничные для слуха европейца звуки индийского ситара. Дверь захлопнулась, и преследуемые исчезли. Боб догадался, что перед ним местная забегаловка, в которой могут подать стакан какого-нибудь зелья, а заодно и перерезать горло, и где играют в азартные игры и курят опиум.

Ускорив шаги, Моран приблизился к запыленному окошку, которое не протиралось явно с сотворения мира. Тем не менее он увидел, как два темных силуэта пересекли небольшой зальчик и проникли в узкий коридор. Когда Язон со спутником исчезли, француз толкнул дверь и вошел в помещение с низким потолком и плотно утрамбованным земляным полом. Освещалось оно жалкими масляными светильниками. В нем царил запах жареной на прогорклом масле рыбы, пованивало опиумом. Несколько китайских, малайских и индийских пьяниц сидели на пустых ящиках из струганых досок и пили рисовый самогон. В центре между ними стояло «на попа» несколько ящиков, служащих столами. Чуть дальше на небольшом возвышении сидел музыкант в грязной засаленной одежде и с трудолюбием муравья извлекал из перевязанного бечевкой ситара монотонные звуки. За прилавком царствовал худой китаец с отвислыми по старокитайской моде усами, которые свисали у него, как у старого кота.

Боб покачиваясь подошел к стойке-прилавку и бросил на него измятую банкноту. Заплетающимся языком он приказал:

— Рисового самогону… и чтобы горел! Побыстрей…

Не выразив ни малейшей заинтересованности, китаец каким-то брезгливым жестом сгреб деньги и сунул их в карман. Затем повернулся к витрине, снял с полки бутылку со стаканом, поставил их на стойку и налил. Но водрузить бутылку обратно не успел, потому что Боб ловким Движением выхватил ее.

— Эй, минуточку, дру… Оставь-ка пузырек… За свои денежки я хочу иметь его под рукой…

Конечно, сумма, которую Моран выложил, далеко перекрывала стоимость напитка, и потому бармен не стал спорить. Он оставил Бобу бутылку и стакан, а сам откинулся на табуретке, прислонясь к стене, неподалеку от прохода, в который недавно вошли Хуберт Язон и его сообщник.

Регулярно поднося стакан ко рту и делая вид, что с удовольствием пьет это мерзкое пойло, Боб на самом деле потихоньку и незаметно выплескивал самогон на пол. В это же время он обдумывал, как бы, не привлекая внимания, проникнуть в коридор. Минут через пять он понял, что китаец совсем перестал им интересоваться.

«Может быть, самое время рискнуть? — подумал Боб. — Наверное, Язон уже встретился с этим таинственным господином Мингом, и если они обсудят все вопросы, то мне там нечего будет делать».

Француз понимал, что он сильно рискует, но жизнь, полная приключений, приучила его к этому. Ставки в игре были слишком велики, и Язон и его сообщник без всяких угрызений совести могли прибегнуть к самым подлым приемам. Тем более что, просидев три дня в одиночестве в своей каюте, Моран обдумал несколько вариантов поведения и пришел к заключению, что никак не может отдать девушку на милость противника. В нем пробудился дух старых бретонских рыцарей, собирателей синяков и шишек. И Бобу это даже нравилось.