Юрий Шамшурин - В тайге стреляют

Чудно Назарке. Как это юрту на юрте или хотон на хотоне пристроить? И зачем? Неужели людям места не хватает? Если в самом деле там так уж тесно, почему в тайгу не кочуют?..

Самое главное — в Москве живет лучший друг хамначитов и бедных — Ленин. Назарка о Ленине слышал. Наверное, нет такого якута, который бы о Светлом Человеке не знал. Его ждут в каждом наслеге, в каждой семье. Он принесет радость и счастье всем неимущим и обездоленным.

— Когда Светлый Человек к нам придет? — доверчиво прильнув к Теплякову, спросил Назарка. — Много про него и разное говорят...

— Когда приедет Владимир Ильич в Якутию — не знаю. Да и вряд ли приедет. Если бы ты хоть чуточку представил себе, сколько у него забот и работы!.. Ленин нас к вам прислал, народу твоему помочь бороться против тойонов и других угнетателей.

Назарке полюбились беседы с дядей Гошей. Он свободно владел якутским языком и все очень просто, доходчиво объяснял. Правда, Назарка не всегда мог определенно представить себе то, о чем рассказывал Тепляков... От него Назарка узнал, что много, много людей, побольше, однако, чем деревьев в тайге, поднялись на борьбу с разжиревшими кровососами, тойонами. Это Ленин их научил. Тойонов тех зовут помещиками и капиталистами и еще — буржуями и контрой. Тут вроде бы ясно. Помещик он или капиталист — все едино похож на тойона Уйбаана или на его сына Павла.

А вот что такое «революция», «гражданская война», «коммунизм», Тепляков Назарке поначалу никак втолковать не мог. Видимо, что-то уж слишком мудреное. Но Назарка не унывал. Дядя Гоша сказал, что ему надо овладеть грамотой. Тогда и загадок никаких не останется.

Общими усилиями красноармейцы переобмундировали своего любимца. Из кавалерийской шинели Фролова с обгорелой по низу полой перекроили для Назарки шинель по росту. Благо, теплое время близится — не замерзнет парнишка. На ноги невесть где раздобыли маленькие, почти не ношенные валенки с красными узорами. Нашлась гимнастерка и объемистые брюки-галифе, складками наползающие на колени. И как сюрприз — новенький, приятно пахнущий кожей ремень с блестящей пряжкой.

Целый вечер бойцы не уставали восхищаться своим воспитанником.

— Вот что значит форма! — рассудительно говорил Тепляков, поворачивая Назарку. — Одел — и совсем другая песня. Будто новый человек перед тобой!

— Даже посмотреть приятно!

— Сразу видать — сознательный боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии! — удовлетворенно заметил Фролов, сдвинув на затылок папаху.

Он одернул на Назарке гимнастерку, поправил ремень. Затем отступил на шаг и прищурился, критически оценивая творчество самодеятельного портного старшины Кеши-Кешича.

Правда, шинель на Назарке выглядела несколько мешковато. Она была великовата в плечах. Ее можно было бы сделать поуже в талии, и хлястик пришили низковато. Да и кто будет обращать внимание на подобные мелочи!

Старшина Кеша-Кешич влюбленно поглядывал на Назарку, важно расхаживал вокруг него, гордясь созданием своих рук. Только шапка осталась у Назарки прежняя, отцовская. Не нашлось другой, подходящей по размеру. Достали красноармейцы несколько ушанок, да не по голове оказались. И ружье у Назарки осталось старое, малокалиберное. Уж очень тяжела еще была винтовка-трехлинейка для молодого бойца. Вздернет он ее по команде ремнем на плечо, а приклад без малого волочится по земле, за бугорки и за прочие неровности задевает.

Так и стоял Назарка в мохнатой заячьей шапке, в длиннополой шинели самым крайним на левом фланге. Называли его «замыкающим».

А события бурно развивались. Белоповстанцы заняли ближние населенные пункты, ликвидировали в наслегах ревкомы. Крупные вражеские отряды охватили город подковой, словно прижали вплотную к высокому обрыву реки, откуда ему никуда не убежать. Все дороги и тропы были перехвачены неприятелем. У опушки тайги почти постоянно маячили конные разъезды. Спешившись в лесу и таясь за деревьями, беляки подолгу высматривали, что происходит у красных, и часто открывали огонь.

Из центра не было никаких вестей. Что происходило в Якутске и по области, можно было лишь предполагать. Посланные тайком нарочные бесследно пропали.

За черту городских укреплений выходить стало опасно. Среди гражданского населения появились первые жертвы: беляки ранили нескольких женщин, шедших поутру к проруби. Там же было убито с десяток коров. Воду стали возить ночами в сопровождении вооруженной охраны. Скот к проруби гонять перестали.