Юрий Шамшурин - В тайге стреляют

На западе сгущались и тускнели краски, сдвигаемые к горизонту наползающей ночью. Из синевы все ярче проступали звезды. Желтой стружкой прорезался молодой месяц.

После непродолжительного перерыва белоповстанцы вновь принялись стрелять, сосредоточивая огонь на укреплениях. Они, видимо, надеялись, что пули «расклюют» спаянные льдом балбахи и массивные бревна, вмороженные стоймя. Караульные берегли патроны, не отвечали. Б о льшая часть красноармейцев скопилась за ближними домами и юртами, готовая по первому сигналу занять свои боевые места.

Командование ожидало, что белые с наступлением ночи, под покровом темноты, предпримут новую, более ожесточенную атаку. Поэтому красноармейцев пока никуда не отпускали. Однако проголодавшиеся бойцы нашли выход. С разрешения Фролова они отрядили Назарку за хлебом и кипятком. Тот бодро пошагал, хотя в плечах, пояснице и коленях ощущалась вяжущая неловкость и скованность.

Хозяйка дома, где квартировали красноармейцы Фролова, была старенькая, сморщенная, словно пересушенный гриб-обабок, якутка, жена политссыльного. Муж ее, поляк, умер за несколько лет до свержения царизма, дети выросли и разъехались. Матрена Павловна жила одна в маленьком чистом домике, построенном в глубине двора после смерти мужа. Там она берегла его книги.

Увидев грязного, растрепанного Назарку, Матрена Павловна всплеснула руками, разохалась. Она крутилась возле печки и безостановочно, будто заведенная, качала головой и не знала, что ей делать.

— Грех-то какой, пресвятая богородица! У меня даже чай не готов! Не сообразила, дурья башка, дупа малеваная [55] Дупа малеванная – польское ругательство. !.. Каково вам там на холоду!.. Ты, Назарушка, подожди, — посиди, обогрейся, а я сию минуту... У меня скоренько!

Но сидеть было недосуг. Назарка занес несколько охапок дров, помог Матрене Павловне растопить печь. Потом до предела нагрузился свежеиспеченными, вкусно пахнущими булками, маслом и сахаром. Пошатываясь под тяжестью, сопя и отдуваясь, побрел к валу. На окраине, у последних строений, расхаживать было небезопасно: вокруг свистели и жужжали пули. По трубам звонко щелкало, и от них отскакивали осколки кирпича.

Назарка осмотрелся и дальше пополз на четвереньках, волоча за собой объемистый мешок. Красноармейцы приветствовали его появление радостными возгласами:

— Молодец!.. Золото парнишка!

— Чайку бы еще горяченького! — мечтательно заметил Костя Люн, отваливая толстый ломоть хлеба. — Сердце бы отогреть...

Масло ножом раскололи на мелкие с неровными краями кусочки и разложили на мешке. Их грызли, как сахар.

— Точно! — поддержал Костю Коломейцев. — Душу бы хоть малость оттаять! Оно очень славно бы получилось.

— А я бы незамерзающего стопку с удовольствием внутрь принял! — вставил свое Ларкин.

— Скоро закипит. Притащу! — сказал Назарка.

— Только завари покрепче, чтоб с зацепом был!

Немного погодя Назарка опять исчез в сгустившемся мраке. Наиболее нетерпеливые жевали хлеб всухомятку, сдабривая его рафинадом и маслом. Другие стойко дожидались живительного кипятка. Назарка возвратился скоро. Он принес окутанный, как ватой, загустевшим туманом пузатый чайник и связку нанизанных на бечеву звякающих кружек.

Из выгнутого лебединой шеей носика бежала упругая струя, растянувшая за собой шлейф моментально белевшего на холоде пара. Красноармейцы только-только успевали подставлять свои посудины, которые тотчас скрывала дымка. Кружки плотно стискивали в ладонях, стараясь не упустить ни единой частички тепла, все ею впитать в себя.

Задубевшие губы не чувствовали температуры воды. Лишь ощущалось, как к желудку скатывались приятно обжигающие шарики. И от них по всем клеточкам тела разливалась расслабляющая истома.

Одного чайника, безусловно, не хватило. Назарку незамедлительно отрядили за вторым, да еще наказали, чтоб кипяточек был покруче.

Дозорным тоже досталась их доля. Успокоенные тишиной, под прикрытием балбахов они занялись скудным ужином и вполголоса переговаривались между собой. Тепляков, принесший им продукты, курил, пряча папироску в рукав полушубка. С опушки не доносилось ни шороха, ни скрипа. Похоже, беляки покинули свои позиции.

Но если бы кто из караульных повнимательнее присмотрелся к неровной поверхности изрытого, истоптанного снега, несомненно, заметил бы какие-то неясные, медленно передвигающиеся пятна. Они бесшумно приближались к укреплениям, увеличиваясь в размерах.