Юрий Шамшурин - В тайге стреляют

Минуты казались бесконечными, как вечность. Чухломин тоже окаменел, полуобернувшись к окну. Там неправдоподобно громко проскрежетал размякший снег под валенками бойцов. Неразличимо донесло людские голоса.

— Подойди поближе! — разомкнул челюсти комиссар и негнущимся пальцем поманил высокого, с пышными бакенбардами и окладистой бородой купца Голомарева.

Тот инстинктивно было попятился, стараясь укрыться за спиной соседа. Потом, пошатываясь, как подвыпивший, приблизился к столу. Из прокушенной губы на подбородок сбежала струйка крови, скопилась запрудкой — и алые корольки рассыпались по дорогому драпу пальто.

— А что скажете о заговоре вы, господин коммерсант?— отрывисто спросил Чухломин.

Сам не замечая того, он крошил спичечный коробок. Мелкие щепочки и бумажки складывал кучкой.

— О заговоре впервые слышу от вас! — с ноткой удивления ответил купец. — Я никогда не занимался политикой!

— Чьи же тогда гранаты и запалы к ним обнаружены в вашем подполье? — шевельнул ноздрями комиссар.

— Мои гранаты, — спокойно подтвердил Голомарев. — Доставал специально для глушения рыбы. Еще до переворота раздобыл...

— В расход глушителя рыбы!

Купец вдруг рывком распахнул пальто и, наливаясь краской, пронзительно закричал:

— Вы же создаете новое общество... без угнетателей и угнетенных! Мир разума и справедливости! А поступаете как дикари, варвары, разрушители!

Изо рта купца летели брызги, на губах выступила пена. Голомарев оттолкнул подскочивших к нему красноармейцев и твердой походкой направился к выходу. Едва он перешагнул порог, в комнату без разрешения вошли Фролов, Бечехов и Тепляков. Лицо отделенного было покрыто красными пятнами. Командир хамначитского добровольческого отряда разевал рот, точно в горле у него застряла кость, и часто, трудно дышал.

— Товарищ комиссар, вас можно... по неотложному делу? — сдержанно произнес Тепляков и повел глазами на ошеломленных арестованных.

Чухломин недовольно посмотрел на него, сунул маузер за ремень и первым вышел в коридор. Подозреваемые в заговоре переглянулись между собой, и у них появилась надежда...

Примерно через полчаса задержанных развели по камерам.

Только в девятом часу вечера отделение Теплякова выстроили у караулки. Комиссар поблагодарил красноармейцев за хорошую службу, и уставшие бойцы вяло, расслабленно пошагали в «казарму», как они называли дом, в котором квартировали.

Звуки в весеннем подстывшем воздухе возникали четкие и ясные. На западе выпуклыми мазками словно нарисованная багровела заря.

Назарка вспоминал богатую событиями ночь, такой же напряженный день, и у него кружилась голова. А если закрыть глаза, представлялось, будто его сильно раскачивали. И он, похоже, вот-вот сорвется и полетит, а куда — невозможно даже себе представить.

— Плохие люди! — очнувшись, по-русски произнес Назарка и повернулся к шагавшему рядом дяде Гоше.

Тепляков понял, кого имел в виду Назарка, кивнул и подтвердил:

— Да, неважнецкие! Белая кость, голубая кровь — не нашего поля ягоды!

В казарме, не дождавшись чаю, без обычной суетни и гомона красноармейцы завалились спать.

Жил прежде Назарка, ничего не загадывал, ни к чему особенному не стремился. Жил, как все его наслежные сверстники, обитавшие в убогих юртах. Ясно, и раньше у него бывали желания: побольше бы зайцев в петли попалось, горностаев в черканы. Назарка не только мысленно желал себе обильной добычи, но и доброго старика Байаная молил об этом, всячески умасливал его — шептал заклинания, бросал в костер кусочек мяса или жиру. Конечно, прекрасно было бы, если бы тойон Уйбаан вернул корову, да еще с приплодом. И лошадь очень не худо бы заиметь — кобылицу. Тогда в погребе всегда были бы вкусные, освежающие кумыс и быппах [53] Напитки из кобыльего и коровьего молока. . О чем же еще мог думать мальчишка-батрачонок, родившийся в глухой якутской тайге?

Теперь же у Назарки появилась большая мечта. Он станет командиром. Таким, как взводный Фролов или отделенный дядя Гоша. И это вполне достижимо, нужно только учиться. Но пока Назарка не видел даже букваря. Слышал лишь, что есть такая особая книга. По ней изучают грамоту. Из рассказов красноармейцев он знал, что существуют специальные дома — школы. В них обучаются ребятишки вроде Назарки. Однако при царе Николашке в школы принимали детей тойонов и прочих богатеев. При Советской власти — другое дело. Все бедняки могут учиться.