Василий Ванюшин - Старое русло

Мулла наклонился, настороженно приставил руку к мясистому уху, готовый уловить даже самый слабый шепот умирающего. Абукаир аль-Хорезми прикрыл глаза, слабо развел руками:

— У меня ничего нет. Я… ничего не знаю.

Нахмурившись, мулла отвернулся. Он был так раздосадован, что, уходя, забыл нагнуться в низкой двери юрты и ударился головой — салле сбилось.

Умирающий, проводив взглядом муллу, облегченно вздохнул.

В юрту вошла старуха, сгорбившаяся, в белом платке, опущенном до самых глаз; платок туго обтягивал лоб, сзади свободно падая на спину.

— Позови… моего сына, — тихо попросил умирающий.

Старуха, пятясь, удалилась. Скоро в юрту быстрым шагом вошел молодой человек в новом светло-сером костюме. У него было смуглое лицо с правильным мягким овалом, густые вьющиеся волосы — он совсем не походил на коренного жителя степей. Глаза из-под густых черных бровей смотрели открыто и прямо.

— Подойди ближе, Алибек, — при виде сына голос отца окреп; повернув голову, он внимательно осмотрел юношу, который, подтянув брюки на коленях, осторожно присел на кошму. — Так ты учишься?

— Да, отец.

— Где же ты учишься? В медресе [4] Мусульманская духовная школа. ?

— Нет, в институте.

— А, понимаю, — кивнул головой отец. — Медресе нет, есть институт. И кем же ты будешь? Мугалимом [5] Учитель. ?

— Да, буду преподавать историю.

— Не надо столько учиться, чтобы стать мугалимом. Тебе уже двадцать пять лет, а ты все учишься.

— Была война, отец…

— И ты воевал?

— Нет, я работал на железной дороге.

— Сколько же ты получал?

Что-то вроде усмешки появилось на губах Алибека.

— Дело не в деньгах. В войну о них не думали. Было очень трудное время. Я хотел на фронт, но на железной дороге тоже нужны были люди.

— Фронт, война… — тихо повторил Абукаир и задумался. — Алибек, выслушай меня внимательно. Тебе надо знать о своем отце… В жизни я совершал ошибки, их мне простили. Но одну, самую большую, я сам не прощу себе. Я оставил тебя одного, а должен был остаться с тобой или увезти… Тогда тебе было всего пять месяцев от роду…

Абукаир вздохнул и замолчал, прикрыв глаза, что-то вспоминая. Лицо его неожиданно осветилось слабой улыбкой, губы дрогнули.

— У тебя была хорошая мать, Алибек.

— Очень хорошая. Но она рано умерла.

— И все же это она вырастила тебя таким.

— Она и другие… Я воспитывался в детдоме, потом жил в интернате.

— Она была казашка. Ты кем себя считаешь?

— Казахом.

— Воля твоя. Ты должен знать, что в тебе — иранская кровь.

— Иранская?

— Да. — Абукаир вздохнул, медленно повел головой. — Не могу говорить, а сказать тебе надо многое… Иран! Предки наши вышли оттуда. Знаешь ли ты о походе хивинских ханов в Хорасан?

— Это было в девятнадцатом веке.

— Может быть… В том походе были кара-калпаки. Тогда было захвачено в плен много иранцев, их превратили в рабов. Мои предки попали к кара-калпакам в род канглы, их не стали держать на положении рабов.

— К тому времени пришли русские, — вставил Алибек.

— Что? — брови Абукаира болезненно опустились. — При чем тут русские?

— Я изучаю историю отец, — тихо пояснил Алибек. — И знаю об этом. Не знал только…

— Так вот слушай, — перебил его отец. — Мне надо успеть сказать. Это не главное… Главное потом… Предки наши не женились на кара-калпаках, но переняли их обычаи. Вот почему я говорю, что в тебе иранская кровь. Иран! — вздохнул старик и помолчал, потом признался. — Я пришел оттуда через Синьцзян. Ты сказал, что изучаешь историю. Я тоже кое-что знаю. Все, что называют здесь, в мусульманских странах, культурой, освещено солнцем Ирана…

Алибек хотел было возразить, но старик устало прикрыл глаза, руки беспокойно взметнулись и упали. После тягостного молчания Абукаир тихо произнес:

— Не будем больше об этом… Надо сказать главное… Пойди, посмотри, нет ли возле юрты посторонних.

Вокруг не было ни души, люди работали на рисовых плантациях, только пожилая женщина в белом платке сидела молча у потухшего, очага. Это была тетка Алибека, сестра матери.

Алибек вернулся в юрту.

— Можешь говорить, отец, я слушаю.

Абукаир сделал глубокий вздох, как бы набираясь сил.

— Ты найдешь сокровища, спрятанные Джунаид-ханом, — вот мое завещание тебе.

У Алибека от изумления поднялись густые брови, он наклонился к отцу, изучающе посмотрел ему в лицо.

— Не сомневайся, сын. Я в твердой памяти.

— Какие сокровища?