— Убитого опознал наш человек, которого мы устроили к Капустину швейцаром. Он вчера видел его в зале с кабинетами. В одном из них сидела компания. Туда заходил и Евстигней. Потом тот, труп которого нашли, был у Евстигнея на квартире.
— М-да, значит это — дело рук Евстигнея… А о Лисине что слышно?
— Ничего.
— Что — пропал? — встрепенулся Боровков.
Парфен не спеша докрутил цигарку, прикурил, потом ответил:
— Не знаю. Уехал к Фролу на заимку и не вернулся.
— Что ты предпринял?
— Поручил розыск милицейскому посту в Кучумовке.
— Может, Лисин все же прорвался к Волкодаву?
— Может.
— А где Шатров?
— С Семеновым беседует. Упустил Семенов одного мужика тут…
— Ох, сгубите вы меня, помощнички!
На самой окраине, у железнодорожного моста, жила знаменитая на весь город Настя Вострухина. Это была типичная базарная торговка, крикливая, напористая. Ее не однажды доставляли в милицию за спекуляцию и торговлю краденым. Но она умела выкручиваться и делала это довольно ловко. Занималась Настя и самогоноварением. Вечерами у нее дым стоял коромыслом. Приходили к ней в дом мужики не только ради мутноватого зелья…
Муж ее был замешан в деле Луковина и отбывал свой срок в красноярской тюрьме. Однажды Настя получила от него переданное верными людьми письмо, в котором он сообщал, что скоро приедет наведать свою любушку. Беспутная бабенка, которая и без мужа не страдала от недостатка мужского внимания, забеспокоилась. Поразмыслив, решила о предстоящем событии известить знакомого ей милиционера Якова Семенова. Тот жил неподалеку. Выслушав Вострухину, он сказал:
— Ладно, как появится Гришка, беги до меня. Да об этом ни гу-гу.
И вот как-то вечером Настя прибежала к нему растрепанная, простоволосая.
— Григорий пожаловал.
— Где он?
— Сидит в избе, ждет, когда я самогонки ему принесу. Я сказала, что сбегаю к Матрене Лучкиной.
— Та что же, тоже гонит?
— Гонит.
— Пошли, — сказал Семенов.
Но Гришка Вострухин был травленый волк. Он ждал жену, затаившись в сенях. Когда Яков Семенов с Настей шагнули через порог, беглец кинулся на улицу. Семенов бросился следом за Вострухиным. Была ночь, стояла чернильная темень. Выстрелив несколько раз наугад, Семенов вернулся в избу.
— Пропала теперь моя головушка, — запричитала Настя. — Убьет меня Гришка.
— Ты скройся пока куда-нибудь, — посоветовал ей Семенов.
— Куда скроешься? Под землей найдет. Он такой.
— Ну не реви, что-нибудь придумаем.
Наутро Семенов доложил о происшедшем Шатрову. Тот долго ругался, грозился отдать милиционера под суд. Яков стоял с опущенной головой. Когда о конфузе Семенова стало известно Парфену Трегубову, тот коротко резюмировал:
— Ну вот и сошлись концы с концами. Сегодня как раз пришло сообщение из Красноярска.
— Значит, точно бежал? — догадался Шатров.
— Куда уж точнее, — помрачнел Парфен. — Но дело все в том, что Луковин бежал из тюрьмы еще в апреле.
— Ну, оперативно работают мужики, — ругнулся Георгий.
— Ладно. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь я уверен, что Волкодав здесь, в уезде. И бежал он вместе со своими дружками. Надо будет у Насти засаду сделать.
— Но почему Волкодав бежал именно сюда? — вслух размышлял Шатров. — Не пойму…
— Я так смекаю, что к нам в уезд он ненадолго. У него здесь старые кореши. И выходит, нам в первую очередь банк беречь надо.
— В деревнях снять посты?
— Ни в коем случае! У Волкодава в глубинах осталась агентура. Там потребиловки да коммунарские кассы будут привлекать его.
Допрашивая Настю Вострухину, Шатров удивлялся непостоянству ее характера. Торговка то кидалась в слезы, то откровенно кокетничала с заместителем начальника розыска, то замыкалась в себе до того, что из нее нельзя было выжать ни слова.
— Вы имеете, конечно, право на эмоции, Настасья Павловна, но прошу вас ближе к делу, — сказал ей наконец Георгий.
— Так ведь я переживаю, Георгий Иванович.
— Переживать будете дома, а здесь нужны конкретные факты. С кем был знаком в городе ваш муж?
— Не знаю.
— Вспомните, пожалуйста, Настасья Павловна, вспомните.
Настя снова уткнулась в носовой платок. Она уже каялась, что связалась с милицией. Может, все бы обошлось? Ну, побил бы Гришка за неверность. Разве ей впервой терпеть его руку? А тут, на тебе, влезла в петлю. И говорить нельзя, и не говорить тоже.
— С шорником Курилиным.
— Это тот, что возле заезжего двора живет?
Читать дальше