Сергей Карпущенко - Операция «Святой Иероним»

Володя смотрел на расходившегося Браша с огромным наслаждением. Ему нравилось, что этот тщедушный, хлипкий с виду человечек не боится самого Паука с его телохранителями. Конечно, Браш немного преувеличивал (и в отношении своих заслуг перед искусством, и в отношении грязных штанишек Паука, — шеф и Браш были ровесниками), но в целом его речь заставила самого Паука сбавить тон, и шеф примирительно сказал:

— Я в твои дела, поверь мне, соваться и не собирался. Просто я бы хотел, чтобы работа, купленная мной и повешенная в моем доме, не имела аналогий, кроме подлинника, конечно. Ты знаешь мою натуру — я привык везде быть первым, и вот я узнаю, что у одного господина висит копия того же «Иеронима», да еще выполненная самим Брашем. Разве мне приятно? Разве так делают? Что, Белорус тебе больше денег заплатил, а?

— Да где там больше! — простодушно воскликнул Браш. — Пятнадцать штук всего лишь дал!

— Баксов?! — с наигранной тревогой всплеснул руками шеф.

— Да где там баксов! — плаксиво прокричал художник. — Наших, деревянных!

Паук с шутовским негодованием покрутил головой:

— Ну и скупердяй же он, ну и жмот! И ты ему отдал картину? Труда не жалко?

— А ты знаешь... а ты знаешь, — уже совсем навзрыд прокричал Браш, захлебываясь глухими слезами, — что у меня сын помер, что я сына своего недавно хоронил, послезавтра сорок дней лишь будет! Не знаешь ты, Паук, что в наше время деньги! Вольно живешь, господином, сам для себя живешь, а вот выложил бы на гроб, на то на се да на поминки, так ты б не то что дешево, а и за гроши работать стал бы! Вот и я так...

И внезапно однорукий художник Браш, поднося к глазам своим то ли ножницы, то ли пассатижи, как бы желая утереть ими слезы, не стесняясь, заплакал, вспомнив и свое горе, и свою нужду, а заодно, возможно, еще раз пережив обиду от слов того человека, кто еще пачкал свои штаны, когда он, великий Браш, занимался неповторимым ремеслом.

— Ладно, Браш, — поднялся Паук, — ты нас прости. Я и не знал, что у тебя сын был. Мир праху, как говорится...

И Володя увидел, что Паук вынул из кармана толстый «лопатник» и принялся шуршать купюрами, словно выбирал именно ту, которая соответствовала бы обиде, нанесенной жалкому однорукому человечку, потерявшему сына.

— Вот тебе, Брашик, три «тонны» за беспокойство, — сказал Паук. Чувствую свою вину, но и ты меня пойми — я хоть и покупаю у тебя копии, но хочу, чтобы они были в единственном, так сказать, числе. Все, ребята, кивнул он Диме и Володе, — уходим, быстро уходим.

Паук потряс в воздухе тремя «тоннами», как бы подчеркивая значимость своего благотворительного поступка, и пошел к выходу. Володя и Дима тоже поднялись, а Браш, подперев щеку железной рукой, все сидел и рыдал, не обратив никакого внимания на щедрый подарок Паука. Вся компания вышла из квартиры, и только тогда Паук, назидательно и важно поднимая вверх палец, негромко сказал:

— Вот и все, что от Браша было нужно получить. Картинку, как я и думал, он делал для Белоруса, который, видно, решил нас хорошенько надинамить.

— Замочим Белоруса! — сжимая кулак, сквозь стиснутые зубы проговорил Дима, а Паук преспокойно так сказал:

— А видно будет. Едем к Белорусу.

Да, если для Паука визит к Брашу был закончен, то Володя имел к живописцу еще одно дело, поэтому, когда они вышли на улицу и уже распахнулись дверцы машин, мальчик вдруг засуетился, стал шарить по карманам куртки, разыскивая что-то.

— Ну что ты там замешкался, пузырь? — грубо спросил у Володи Паук. Садись в машину!

— Да шапку я там оставил, у художника в квартире. Подождите, я быстро, я через минуту! — просил Володя, очень боясь, что шеф запретит ему подниматься к Брашу или пошлет с ним кого-нибудь из своих громил.

— Да что там шапка?! — недовольно возразил Дима. — Из песца она у тебя была, что ли? Новую куплю!

— Мне не надо новую! — упрямо настаивал на своем Володя. — Мне эту шапку мама подарила — сама вязала.

— Ладно, беги, только поскорей, — смягчился Паук, услышав о Володиной маме. — Квартиру помнишь?

— Конечно! — сказал Володя, устремляясь в черный провал подъезда.

Кабина лифта была внизу, как ее и оставили, и Володя, нервно бегая пальцами по кнопкам, не сразу нажал нужную. Но вот кабина старого лифта со скрежетом двинулась вверх, и мальчик перевел дыхание — нужно было сосредоточиться. План созрел в его голове совершенно внезапно, когда он сидел на продавленном диване в мастерской Браша, план дерзкий, но в то же время сулящий если не полный успех, то один из бросков к успеху. И шапку там, в уголке дивана, Володя забыл, конечно, не случайно.