Артур Гафуров: Учитель Истории

— Видишь?

— Вижу, — подтвердил я, не понимая, зачем мне это показывают. — Он убегает.

Воспользовавшись нашей короткой схваткой, Женя со всех ног припустил на противоположный берег. Нас разделяло уже не менее сотни метров, он находился практически на середине реки. Молодой человек не думал о том, что запросто может поскользнуться, что в любой момент его может догнать пуля, или что за спиной остался друг. Он мчал также самозабвенно, как когда-то давным-давно — три дня назад — ехал рука об руку с самой красивой девушкой на свете. Он все делал самозабвенно, всю свою жизнь. Учился и учил, искал и находил, влюблялся и любил. Сумасшедший, не принятый нормальным миром, он был самым нормальным среди нас, даже сейчас, когда под гнетом всего пережитого, безумие окончательно взяло над ним верх. Он не стрелял, не дрался и не испытывал ненависти. Его душе было чуждо зло. Было… Но сейчас он не узнавал никого и ничего, и вряд ли узнал бы даже свою любимую, окажись она вдруг рядом.

— У него осталось ожерелье, — как бы между делом сообщил Гелик, потерявший, казалось, интерес ко всему происходящему. — Саблю он нам отдал.

На всех участников этой странной сцены вдруг накатило какое-то непонятное оцепенение. Друзья и враги, не сговариваясь, повернули головы в одном и том же направлении, их взгляды были устремлены на удалявшуюся человеческую фигуру.

И вдруг лед под Евгением проломился. Я смотрел во все глаза, но так и не увидел сам момент, когда это произошло. Просто человек был — и вдруг его не стало. Словно исчез, испарился. Ни крика, ни вздоха.

Ничего.

— На середине лед самый тонкий, — равнодушно заметил подручный Елизарова. — Стремнина, там течение сразу под полынью утаскивает. Я знал, что так и будет.

— Уходим, — вместо ответа тихо скомандовал Гелик, чуть слышно чертыхнувшись про себя.

Он так и не получил того, чего хотел. И теперь уже не получит.

— А этот? — подручный кивнул в мою сторону.

— Этот… — лидер громобоев призадумался. — Этот… Ты лучше помоги Михею. А я заберу саблю.

— Спасибо, — зачем-то сказал я, скорее механически, нежели осознанно.

В тот момент мне на самом деле было все равно.

Они появились быстро, буквально через четверть часа. Большой отряд, бойцов двадцать пять — тридцать, в зимнем камуфляже, с автоматами. Обступили одинокую человеческую фигуру, неподвижно лежавшую на заснеженном льду и тупо уставившуюся в серое, беспросветное небо.

— Они ушли туда, — неопределенный взмах рукой в сторону леса. — Трое. Один раненый. Остальные отходят к Сельцам. Понятия не имею, где это.

— Это же из тех двоих, кто был с Масленычем, — признали его. — Парнишка! Выбрался! Живой!

— Выбрался. Живой, — эхом повторил мужчина, которого назвали парнишкой.

Большая часть военных тут же пустилась в погоню за громобоями. Рядом с распластанной фигурой осталось лишь двое: оказать помощь, собрать валявшееся оружие и рюкзаки.

— А где твой друг? — спросили они.

— Друг… Ах, друг… Друг убежал, — ответил он извиняющимся тоном. — Насовсем убежал, представляете? Как кролик в норку. Оставил мне вот что.

Взору изумленных военных предстала древняя, почти истлевшая от времени тряпица, под которой угадывались причудливые переплетения линий и узоров — результат многодневной кропотливой работы безвестного константинопольского ювелира. Грустно звякнул потускневший металл.

— Ожерелье Евдокии Одоевской. Представляете, засунул мне его за пазуху, негодяй, — и, словно пытаясь подвести итог всему случившемуся, спасенный огорченно добавил. — Как-то глупо всё закончилось, правда?

«Дорогой Филипп!

Начну с главного: было безумно приятно получить от тебя письмо. Я боялась, после всего, что я наговорила тебе при последней нашей встрече, ты не захочешь со мной общаться. Очень рада, что это не так, и ты не держишь зла. За тот разговор мне до сих пор очень стыдно.

Жизнь в Младове потихоньку налаживается. Конечно, процесс над громобоями будет идти еще очень долго, но он по большей части проходит в Москве, и нас уже не сильно беспокоят. Правда, первое время от следователей прохода не было: все искали скрывшихся громобоев. Арестовали, не поверишь, почти триста человек, но потом почти всех отпустили. «Почти» — потому что кого-то, все-таки, нашли. Виноваты они или нет, будет решать суд. Но меня больше возмутил так называемый комитет громобойских матерей. Читал о таком? Это объединение родителей, чьих чад сейчас судят. Они в один голос утверждают, что это все провокация, власть лишь нашла козлов отпущения, и их мальчики ни в чем не виноваты. Показания сотен свидетелей для них — пустой звук. Мы с подругами слов не находим, чтобы выразить свое отношение к подобным людям. Раньше надо было о детях своих думать и уделять им должное внимание.