Артур Гафуров - Учитель Истории

Я наконец-то увидел людей.

Небольшая группа, четыре или пять человек, бодрым шагом следовала по лесной тропинке, держа направление в сторону реки. Нас разделяло метров пятьсот, еще мешались деревья, под которыми те старательно укрывались, поэтому я не смог точно разглядеть, кто это: силовики, громобои или просто случайные прохожие. В последнее, впрочем, верилось с трудом. Но никого другого вокруг я так и не заметил. Значит, мне нужно туда, к ним. Если это свои, я сообщу о планах врага, которыми поделился Бабушкин. Если чужие… Что ж, в таком случае, это может быть только Гелик со своим отрядом. И с ними этот двуличный мерзавец Сизов.

— Если б мишки были пчелами…

Спускался так, словно наверху и вправду покачивался огромный улей, населенный разъяренными представителями семейства перепончатокрылых — то есть, споро, решительно и не задерживаясь на перекуры. Вниз старался не смотреть. На последних метрах чуть не приключился конфуз: чересчур тонкая сосновая ветка обломилась под моей тяжестью, и я, как заправский Винни Пух, кубарем полетел в снег. Обошлось парой крепких выражений, поднялся почти сразу же. Теперь бегом, бегом! Ох, опять бежать…

Сколько времени прошло с тех пор, как закончилось совещание в командирском гроте, и Елизаров, прихватив Женю, отправился добывать оставшиеся сокровища? Полчаса, максимум, минут сорок. Тогда какого черта они делают здесь, в лесу, если должны были идти в деревню? Что-то изменилось? Видимо, да, и сейчас мы выясним, что именно.

— Стоять!

Они обернулись, и в ту же секунду я выстрелил. Пуля попала в одного из громобоев — тот рухнул безвольным кулем, обагряя снег своей кровью. Сейчас не до морализма: сразу троих противников я на мушке не удержу. Двоих — еще можно.

— Вот как…

На лице лидера громобоев ни тени испуга. Он понял, что проиграл, и понял это даже раньше меня. Дистанция десять шагов — они только-то вышли на речной лед, чесали так резво, что даже по сторонам не смотрели. И подпустили врага на «пистолетную» дистанцию.

— Оружие на землю, — скомандовал я. — Всё на землю. Медленно.

Второй уцелевший подручный Гелика вопросительно посмотрел на командира, словно испрашивая разрешения, но, не дождавшись вразумительного ответа, предпочел подчиниться. Сам Елизаров тоже не возникал: жизнь дороже. Автоматы Калашникова легли на припорошенный снегом лед, следом опустились пояса с патронташами и рюкзаки. К одному из которых был приторочен большой, обмотанный ветошью сверток.

— Отлично. Теперь делаете четыре шага вправо и ложитесь следом. Лицом вниз. Женя, забери их оружие. Обойди сбоку, не вставай на линию огня… Женя? Что с тобой?

Вдруг что-то пошло не так. Мельком взглянув на лицо своего недавнего соратника, я увидел, что тот явно не в себе. При свете дня он мог напугать кого угодно: в изорванной в клочья и частично обугленной одежде, с обожженной левой частью лица, безжизненно повисшей рукой… Но меня напугал вовсе не его внешний вид, а то, каким взглядом посмотрел он на меня. Это не был взгляд нормального человека. Да в нем вообще не было ничего человеческого! Я отвел глаза и тут же заметил, что Гелик не ложится, а, полуприсев на одно колено, внимательно наблюдает за происходящим.

Вместо того, чтобы выполнить мое распоряжение, учитель, ничего не говоря, медленно направился в мою сторону.

— Женя… Женя, стой! Я буду стреля…

Он бросился на меня, словно зверь, как дикое животное. Повалил на землю, вцепился в ружье, попытался отобрать. Я отшвырнул его в сторону — я был сильнее, тяжелее и не искалечен — но в ту же секунду Гелик с подручным рванули к брошенным автоматам.

— Не двигаться! — еще два выстрела разорвали морозный воздух, и оба моих врага кубарем полетели обратно на лед, но не убитые и даже не раненые: я палил навскидку, не целясь. Тотчас сам вскочил на ноги, подбежал к ним, но запнулся о распластанное тело третьего громобоя, который, как я думал, уже отошел в мир иной. Конечно, грешно так говорить, но уж лучше бы и вправду отошел: выставленная им нога лишила меня равновесия, а вместе с тем — и всего остального. Настала моя очередь безвольной тушей распластаться на волжском льду. Падая, я успел заметить, как повторно поднялся Гелик. Это был конец. Я зажмурился и вспомнил Веру.

В спину уткнулось дуло автомата…

— Вставай. Вставай, живо! Смотри на своего кореша.

Сильный рывок вернул мне вертикальное положение. Я увидел перед собой обозленное лицо вожака громобоев. Взрослое не по годам — с заштопанным шрамом над скулой и сломанным носом — оно выражало усталость и обреченность. Похоже, сам Елизаров уже не верил в успех своего предприятия. И, может быть, даже жалел, что покинул своих, поддавшись на посулы Сизова. Так или иначе, по какой-то причине он не стал убивать меня, а вместо этого, схватив за шиворот, указал пальцем на середину реки.