Густав Эмар: Сожженные Леса

— Сеньора! — вскрикнул горячо капитан.

— Осмелитесь ли вы опровергать меня? — возразила энергично молодая девушка, смотря прямо в глаза ему. — Необходимо, чтобы правда вышла наконец наружу и чтобы все знали, на что вы способны и что я для вас. Вы желали, чтобы при нашем ужине присутствовал иностранец; я благословляю за это Бога. Вы очень много рассчитывали на меня, сеньор, и на ту ненависть, которую вы мне внушаете, и имели слишком много смелости, или, вернее сказать, цинизма говорить то, что вы только что произнесли здесь. Я не сделаюсь вашей сообщницей. Сеньор Рамирес, — продолжала она, обернувшись к охотнику. — этот человек солгал: он похитил меня, купив меня я не знаю за какую сумму, и его теперешнее желание продать меня таким же презренным негодяям, как и он сам, которые еще трусливее его.

— Сеньорита, — прервал ее мрачно капитан, — я больше не в силах выносить. Берегитесь!..

— Погодите, сеньор, — заметил холодно Рамирес, — ваши домашние ссоры не касаются меня, и я не имею ни малейшего желания разбирать их — я только имею честь заметить вам, что вы ведете себя совсем не так как кавалер. Вы позволяете себе угрожать женщине, и я не могу терпеть этого.

— Но если…

— Тут нет ни «но», ни «если», сеньор, так как подло угрожать женщине, которая не может защищаться. Вы сами привели меня сюда — тем хуже для вас, — и я объявляю вам, что до тех пор, пока я здесь, вы должны обращаться так почтительно и вежливо с этой сеньорой, как того требует ее пол, — иначе, клянусь вам Богом, что вы не уйдете так легко из моих когтей, как вы избавились два часа тому назад благодаря мне от когтей серого медведя.

— Боже мой, сеньор! — возразил капитан жалким голосом, — поверьте мне, что я глубоко опечален тем, что произошло здесь. Я сознаю, что зашел несколько далеко, и, чтобы доказать вам, что я сознаю свою ошибку, я прошу сеньориту извинить меня за то, что произошло здесь, и позабыть мои слова так же, как я забываю ее слова.

Молодая девушка пожала плечами и с презрением отвернулась.

— Вот это лучше, — заметил охотник, — так как вы извинились, то мне нечего больше сказать.

— Да, повторяю, я так опечален этим… Но возвратимся, пожалуйста, к нашему прежнему разговору.

— Но о чем мы говорили? Эта ссора заставила меня окончательно потерять нить нашего разговора.

— Вы мне говорили, что если я буду продолжать этот путь, то не только не достигну Калифорнии, но попаду в Ванкувер. Уверены ли вы в этом?

— Бог мой! Уверен ли я? Но ведь я провел всю свою жизнь в этих проходах.

— Черт побери! Это очень неприятно для меня! Мне положительно нечего делать в Ванкувере, который совершенно заброшен всеми.

— В таком случае перемените направление, направьтесь в Калифорнию.

— Переменить путь! А!.. Сеньор, это легко сказать, но чтобы переменить дорогу, нужно знать ту, по которой нужно следовать, а после всего того, что вы мне сказали, я вынужден сознаться, что я окончательно потерялся.

— Так, но теряются оттого, что не привыкли к степям.

— Гм! И чаще, чем вы предполагаете. Посмотрим, сеньор, не согласитесь ли вы оказать мне услугу?

— Нужно знать какую.

— Черт побери, — проговорил капитан с горькой

улыбкой, — вы, кажется, не любите быть компрометированы, сеньор?

— Да, вы правы.

— Это очень благоразумно.

— Посмотрим — в чем же дело?

— Сперва позвольте мне задать вам один вопрос?

— Какой?

— Имеете ли вы какое-нибудь серьезное желание остаться в этой местности?

— Сперва я хотел, но теперь у меня только одно желание — уйти отсюда как можно скорей.

— В таком случае это великолепно.

— Как так?

— Да, мы пойдем вместе.

— Как это понять?

— Вы хотите оставить эту местность, я тоже, итак, мы уйдем вместе отсюда.

— А! Извините, это совсем другое дело.

— Почему же?

— По двум причинам: во-первых, потому, что я люблю путешествовать один, и, во-вторых, если я путешествую в обществе, то это только с людьми, которые мне нравятся.

— Хорошо — комплимент не особенно длинен, благодарю вас. Итак, я вам не нравлюсь?

— Я не говорю этого.

— Однако мне кажется…

— Вы меня плохо поняли или вы желаете меня плохо понимать, капитан Кильд.

— В таком случае лучше всего — объяснитесь. Охотник нагнулся вперед, облокотился на руки и пристально посмотрел на капитана.

— Дорогой сеньор, — начал он, — хотя я и мексиканец, но я очень часто посещал янки и хорошо усвоился с их вероломной пословицей: «Time is money» 1; вы меня, вероятно, понимаете?