Барбара Хэмбли - Князья Преисподней

Она встретилась взглядом с Мицуками, чье лицо словно проступало сквозь дымку, хотя их разделяло не более двух футов. Затем откинула спускающуюся со шляпки вуаль (настоящее произведение искусства из черного тюля и перьев), чтобы лучше видеть его.

— Задача эта такова, что ее нельзя оставить нерешенной.

— Позвольте выразить вам мое уважение за проявленную решимость, госпожа. Значит, вы хотите продолжить работу с отчетами? Я начинаю подозревать, что наши тенма … эти создания и в самом деле пробрались в Пекин.

— Да, хочу. Но эта страна совсем не похожа на привычный мне мир, и мне сложно выявить закономерности в происходящих здесь событиях, — она заколебалась. — Не могли бы вы… возможно… вы сумеете обеспечить мне доступ к банковским записям?

— Нет ничего проще, — он извлек из кармана строгого синего мундира небольшой блокнот и сделал пометку. — Вам ведь известно, что китайцы, в особенности старые и приверженные традициям семьи, пользуются другой системой?..

— Меня интересуют западные банки. Франко-Китайский, Монетный банк Гонконга, Индокитайский банк…

— Можете рассчитывать на меня, доктор Эшер.

Лидия почувствовала, что что-то в ее словах заинтересовало его. Он слегка склонил голову, и, хотя она не могла рассмотреть выражение его лица, ей показалось, что скрытые за толстыми линзами глаза внимательно изучают ее.

Возвращаясь в свой номер, она столкнулась в вестибюле с самым назойливым из своих предполагаемых поклонников, мистером Эдмундом Вудривом, высоким, сутулым мужчиной с сильно выступающим животом, обтянутым не самым новым пальто.

— Миссис Эшер, — начал он, так быстро встав между ней и лестницей, что Лидии пришлось бы перейти на бег, чтобы избавиться от его внимания, — Умоляю вас, позвольте мне выразить, как глубоко я сожалею…

— Прошу вас…

Она изобразила один из подхваченных у тетушки Лавинии «предобморочных» жестов.

— Да-да, конечно, — Вудрив взял ее за руку. — Я понимаю. Я только хотел сказать, что понимаю, в каком тяжелом положении вы сейчас оказались, и предложить свои услуги.

— Благодарю вас, — произнесла Лидия, постаравшись тоном выразить, насколько она слаба и несчастна. — Если позволите…

Он усилил хватку:

— Знайте, что вы всегда можете рассчитывать на меня, что бы ни случилось. Мы не очень близко знакомы, но я понимаю, как это тяжело — внезапно остаться одной, без поддержки…

— Я весьма…

— … все, что в моих силах, в любое время дня и ночи, вам достаточно только отправить записку на мой адрес в посольстве…

Только строгие наставления, полученные перед выходом в лондонский свет от няни, четырех тетушек и мачехи, которые всеми силами пытались донести до нее, что никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя ни на кого кричать и требовать, чтобы ее оставили в покое (даже если подобное обращение полностью заслужено), а также понимание, что поступи она так, и окружающие могут заподозрить, что ее вдовство — лишь притворство, а Джейми где-то скрывается, позволили ей в течение следующего получаса терпеливо выслушивать излияния Вудрива о тяжкой вдовьей доле и его желании помочь ей.

В номере ей пришлось принять целую вереницу посетителей, пришедших засвидетельствовать свое почтение. Первыми появились мадам Откёр и баронесса (именно ей в конце концов удалось изгнать Вудрива из вестибюля), которые восседали за накрытым к чаю столом и старательно поддерживали разговор, в то время как Паола Джаннини молча сидела рядом с Лидией.

Она похолодела от ужаса, увидев в дверях леди Эддингтон. По большей части разговор вертелся вокруг этой почтенной дамы, которой вскоре предстояло отправиться в Англию на борту «Наследной принцессы», увозя с собой тело убитой дочери. Женщины, пришедшие поддержать мнимую вдову, с искренним сочувствием говорили о Холли, в то время как сама Лидия едва находила в себе мужество, чтобы сказать хотя бы несколько слов.

Наконец она пожаловалась на невыносимую головную боль и до конца дня просидела в своей комнате, читая Миранде детские книги и перебирая полицейские отчеты. После ужина к отчетам добавились банковские записи, которые она просматривала в надежде обнаружить хотя бы одно из десятка ранее встреченных имен.

На следующий день имя нашлось.

Эстебан Сьерра из Рима (у него и в самом деле есть дом в Риме?) не только отдал распоряжение открыть на его имя немалый счет во Франко-Китайском банке, но также арендовал там камеру, расположенную в подземном хранилище. «Для древностей и предметов искусства», как было указано в написанном от руки заявлении. Она всмотрелась в четкие ровные буквы с непривычными росчерками и завитушками. Сейчас в камере находился один большой сундук.