Барбара Хэмбли - Князья Преисподней

— По крайней мере, немецкие шпионы не говорят на японском, — заметила она.

Насколько она знала, японским не владел никто из местных европейцев.

Вместе с полицейскими отчетами Мицуками прислал ей записку. Лидия развернула и прочла ее только поздно вечером, после того, как легла в постель с жестокой головной болью, вызванной постоянным напряжением, необходимостью время от времени разражаться рыданиями, а также сильнейшей усталостью и чувством вины.

Вины за покрасневший нос и поникшие плечи Элен, за лихорадочный блеск в глазах Карлебаха. Вины за безымянного рослого китайца. Когда Карлебах заговорил об отмщении, она едва смогла сдержать дрожь: если старик, поддавшись горю, совершит какую-нибудь глупость, Джейми никогда не простит себе этого. Как и она сама.

Записка гласила:

Доктор Эшер,

Примите мои глубочайшие соболезнования по поводу постигшей вас утраты.

И пусть ваше стремление продолжить расследование станет тем клинком, который разрубит горе. Могу ли я попросить вас оповещать меня обо всем, что вам удастся обнаружить?

Всегда к вашим услугам,

Мицуками

Карлебах был прав. Им все равно придется вернуться в шахты Шилю, и чем скорее, тем лучше. И вряд ли ей удастся удержать Карлебаха от поездки.

Помимо пухлого конверта с отчетами от Мицуками, Лидия забрала со стойки четыре записки от холостых дипломатов из разных посольств, и каждый из них просил располагать им, как ей будет угодно. Лидия не слишком-то удивилась, поскольку из разговора Хобарта и Джейми поняла, что большинство мужчин-дипломатов вынужденно женятся на деньгах, но внутренне застонала при мысли о шумихе, которая поднимется вокруг нее, как только станет известно, что все состояние принадлежит ей одной, а Джейми, живой или мертвый, не имеет к нему ни малейшего отношения. Она охотно отвесила бы себе пинка за то, что проговорилась об этом обстоятельстве за столом у мадам Откёр в ответ на деликатные расспросы и предложения материальной помощи: судя по всему, и француженке, и баронессе Дроздовой не раз приходилось иметь дело с женщинами, которые вслед за мужьями приезжали на Восток и становились здесь вдовами.

Она откинулась на подушки, закрыла глаза и подумала, не взять ли ей за правило падать в обморок всякий раз, когда зайдет речь о ее вдовстве? Быть может, это отпугнет мистера Эдмунда Вудрива, старшего делопроизводителя торгового представительства, и ему подобных. «Если когда-нибудь вам потребуется сочувствие верного друга…»

В самом деле! От мужчины, которого она встречала ровно один раз, в Пекинском клубе. К тому же этот Вудрив в своем письме весьма бестактно сослался на «ужасную кончину вашего супруга». Лидия снова задалась вопросом, кем же был тот человек, которого настигла «ужасная кончина».

Если спросить Симона, он скажет: «Ничего подобного сударыня. Он уже был мертв к тому времени, когда я нашел его». Или: «Он был нехорошим человеком, и я убил его, спасая невинное дитя от его ножа…»

Лидия выскользнула из-под одеял, торопливо, дрожа от холода, подбежала к окну и отдернула штору. За огнями рю Мэйдзи темным пятном тянулся Пекин, устремив к далеким звездам островерхие крыши. Долгое время она лежала без сна, вчитываясь в оставленные японским клерком по-немецки аккуратные строчки, в которых сообщалось об исчезновениях, смертях и странных событиях в окрестностях Шичахай.

Исидро не пришел.

Северный ветер насквозь продувал стеганое ципао . Вырывавшиеся с дыханием облачка пара белели в лунном свете. Вода вдоль кромки берега замерзла, опоясав озера Шичахай ледяной полосой, на фоне неба чернели причудливые крыши чайных домиков, храмов предков, павильонов и харчевен, где раньше подавали дяньсинь . [20] Лёгкие блюда, которые в китайской традиции чаепития подают к столу вместе с чашкой китайского чая, как правило, до обеда.

В глухой плотной темноте не было видно ни проблеска света. Эшеру это показалось странным, поскольку и дедуля У, и Лин говорили, что в опустевших парках и садах нашли себе пристанище воры, контрабандисты и наемные убийцы. Он стоял на горбатом мраморном мостике, принюхиваясь к запаху дыма, который доносился из каждого прибрежного дворика и все же был не в силах перекрыть вонь от мусорных куч, наваленных на выходе из узких проулков хутунов. Если бы кто-нибудь и развел тайком костер на берегу, обнаружить его было невозможно.