Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

Она оглянулась на корму ялика.

Призраки вытаскивали своих убитых и раненых из реки.

Женщина и ребенок исчезли.

Паскаль вытерла кинжал о юбку и вложила его в ножны. Кровь забрызгала ей губы и горло. Не глядя на Карлу, она вернулась на свою скамью, закрыла лицо руками и заплакала. Юсти и Грегуар плакали вместе с ней, хотя итальянка сомневалась, что они понимают почему. Эстель смотрела на нее, и губа у девочки тоже дрожала. Они создали Матиасу дополнительные трудности, но разве могла Карла поступить иначе? Она чувствовала себя виноватой, и гнев пылал в ее груди – хотя никто из ее спутников этого не заслужил, – словно внутри высвободилась какая-то скрытая сила.

– Паскаль, эта храбрая женщина умерла с надеждой, – сказала итальянка своей помощнице. – Она погибла, сражаясь за своего ребенка. Это лучше, чем умереть на коленях.

Малан не отняла ладоней от лица, но плакать перестала.

Карла, как наяву, услышала голос Алис:

«Теперь они все твои сыновья и дочери, любовь моя. Ты мать».

Я мать.

Графиня никогда не испытывала подобного чувства. Она так и не стала матерью Орланду, хотя вы́носила его, как вы́носила Ампаро. Она не заслужила этой роли, она сама предала ее. И вот оно пришло, осознание материнства. Алис исцелила рану, которую невозможно было вылечить. Все окружающие ее дети – ее сыновья и дочери. Груз этого понимания был просто фантастическим, но Карла чувствовала в нем красоту и силу.

– Паскаль, – позвала она тихо.

Девочка опустила руки и посмотрела на нее. У итальянки перехватило дыхание. Она уже привыкла к неукротимому нраву этой девочки, и отчаяние на ее лице испугало Карлу. Ведь она еще совсем ребенок! Неудачная попытка спасти неизвестного младенца могла всколыхнуть в ее душе другие ужасные воспоминания.

– Паскаль, я никогда не была такой храброй, как ты, – добавила графиня.

Девочка молчала. Но ее глаза говорили: «Я знаю».

– Значит, надо быть больше чем храбрым, – продолжила итальянка. – Проплыви мы пять рек Аида от истока до устья, мы не встретили бы столько ненависти и отчаяния, как на берегах этой реки. И все равно посреди всего этого… ты дала той женщине надежду. И она приняла эту надежду вместе с последним вдохом. Сегодня нет дара ценнее этого. Включая саму жизнь.

– Сегодня жизнь ничего не стоит, – возразила Малан.

– Слушай Карлу, девочка, – внезапно вмешался в разговор Гриманд.

Он выносил весла из воды, держа их плашмя, наклонялся, снова погружал их в воду и рывком тянул к себе. Должно быть, этот человек ужасно страдал. Его пустые глазницы наполнял лунный свет, и они казались странно спокойными.

– Не оставляй надежду, иначе ты быстро нас покинешь, и в этих темных водах мы не найдем тебе замены, – сказал Инфант девушке. – А что касается жизни, то это всего лишь вспышка пламени. Так что пусть горит ярко.

Паскаль вытерла лицо и повернулась к нему:

– Как Эрви?

От смеха король воров согнулся пополам, к самым веслам. Агнес и Мари тоже захихикали.

– Обожаю женщин с острым языком! – заявил гигант, отсмеявшись.

– Я хочу грести, – сменила тему дочь печатника.

Гриманд положил весла себе на колени. Паскаль посмотрела на Карлу, и та кивнула. Девочка вставила весла в уключины. Ее руки были тонкими, почти жалкими, но при этом жилистыми. Гребки у Малан получались короче и слабее, чем у Младенца, но зато гораздо чаще. Ялик быстро нагнал баржу.

Песок на правом берегу был залит кровью и усеян трупами, но похожих на призраки ополченцев Карла не видела. У кромки воды было много лодок, однако никто не осмеливался столкнуть их в воду и броситься вдогонку за пылающей баржей. Опоздавшие, карабкавшиеся по ступеням пристани, отряды милиции на причале… Всадник. Крики. Толпа двинулась в сторону заграждения.

До скованных цепями лодок оставалось не больше фарлонга. Чем ближе ялик подплывал к ним, тем внушительнее выглядело это заграждение. Большую его часть составляли плашкоуты. Их плоское дно меньше сопротивлялось течению, и по нему было легче ходить. В каждой лодке стоял ополченец с копьем, а в некоторых их было два или три. Еще ближе. Нет, в руках людей на плашкоутах были не копья, а шесты. Они собирались сдерживать горящую баржу.

Матиас продвигался вперед. Его покрытая потом кожа блестела при свете пламени. Он извлек из воды шест и положил его рядом с собой, повернулся к Карле и указал на приближающийся просвет между Сите и крошечным островком у его оконечности. Женщина кивнула. Матиас послал ей воздушный поцелуй, но Карла была слишком растрогана, чтобы ответить. Она была готова поклясться, что видит его улыбку. Затем госпитальер отвернулся и взялся за румпель, направляя охваченный огнем нос баржи в центр заграждения.